Строгая мораль Эндрю Уайта яростно сопротивлялась новомодным расслабленным ценностям послевоенного поколения, но безуспешно. «Тогда считалось, что если ты не выглядишь угрюмым и несчастным, то ты, должно быть, грешен». На стенах дома № 47 на Академи-роуд висели в рамках цитаты из религиозных текстов, в которых упоминались более старые и более строгие ценности.
Дедушка мастерил мне «дракона» (так он это называл). Это был воздушный змей из коричневой бумаги или газеты и маленьких, тоненьких веточек, привязанных или пришитых к леске. Балансирующий хвост делался из старых длинных кусков рыболовной сети. За Деннидафф-роуд находилось открытое поле, где мы испытывали и запускали змея. Ветреные дни во Фрейзербурге не редкость. А еще дедушка брал меня с собой в порт, чтобы отвезти лодку в ремонтный док. Я видел, как в доках строят рыбацкие лодки (исключительно из дерева).
Другие люди лишь частично понимали, насколько глубока любовь маленького мальчика и его дедушки. По большей части это казалось просто уютными и теплыми отношениями, за которые можно благодарить судьбу, поскольку без них Деннис был бы совершенно одинок. Но для Денниса это составляло центральное ядро его жизни, в сравнении с которым все остальное не имело значения. «Рыбакам в море было тяжело, – пишет он. – И жестокость стихии может состарить человека намного раньше срока. Я смотрел из окна, высунув голову под дождь, как он уходит в море на своей лодке. Жизнь казалась совершенно пустой до его возвращения».
В 1951 году Эндрю Уайт чувствовал себя более усталым, чем обычно. Он перестал выступать в хоре, хотя пел в нем многие годы, потому что у него не хватало сил вытянуть даже единственную ноту, и заявил, что он больше никогда не будет петь. Даже малейшее усилие утомляло его до предела. И все же он не мог позволить себе отказываться от работы – кроме того, никто и не предполагал, что он болен. Он попрощался с семьей, помахал Деннису рукой и в очередной раз вышел в море. Убрав в тот день сети, он впервые в жизни отказался от чая, сказав, что у него приступ несварения. Затем он отправился к себе в каюту и мирно там уснул. Когда же он не появился на палубе на следующее утро, другие члены экипажа пошли его разбудить – и обнаружили его мертвым. Они едва могли в это поверить. Случилось это 31 октября 1951 года, когда Эндрю Уайту было всего шестьдесят два. Его внуку Деннису, ждущему его дома, не исполнилось тогда и шести.
Тело его привезли на берег в Ярмот, где на пристани провели отпевание и вскрытие трупа коронером (обязательное условие, если смерть случалась дальше чем в пяти километрах от берега). Было объявлено, что Уайт умер от сердечного приступа. Затем его тело отправили поездом во Фрейзербург и доставили в дом № 47 на Академи-роуд. В тот день в доме пролилось много слез и громких рыданий, однако никто ничего не объяснял. Посетители приходили и уходили, Лили Уайт безостановочно плакала, но никто и не подумал рассказать о случившемся детям. Деннис Нильсен до сих пор вспоминает о том дне во всех подробностях.
«Помню, что я лежал в кровати в гостиной вместе со старшим братом и младшей сестрой, и мама спросила нас: «Хотите увидеть дедушку?» Затем детей отнесли по одному в маленькую комнату, в которой они родились, и приподняли (все трое были еще в своих пижамах) так, чтобы они могли заглянуть в открытый гроб, установленный на подмостках. «На дедушке были очки и дорогие длинные кальсоны. Он был бос, и на лице явно наметилась щетина. Казалось, он просто спит»
[10].
И в самом деле, миссис Нильсен сказала детям, что дедушка просто спит. Она боялась, что правда слишком их шокирует и они не поймут. Однако шок от неопределенности оказался гораздо сильнее, по крайней мере, для Денниса, и именно это в будущем обернется для него катастрофическими последствиями. «Мое сердце билось так быстро, когда меня унесли обратно в гостиную», – вспоминает он, однако тогда он не понимал, почему чувствует это таинственное и пугающее волнение. На следующее утро, когда его снова принесли в маленькую комнату, дедушки там уже не было. Денниса поднесли к окну, и оттуда он увидел внизу длинную процессию мужчин в темных костюмах. Кто-то сказал ему «быть мужчиной». Он не плакал.
Потом в доме долгое время даже не упоминали имя Эндрю Уайта, словно он растворился без следа. Шестилетнему мальчику не сказали, что он умер: у него создалось впечатление, что дедушка просто болеет, и когда-нибудь ему скажут, почему. Без сомнений, думал он, дедушка расскажет все сам, когда вернется. Прошли месяцы, прежде чем Деннис наконец понял: на этот раз дедушка возвращаться не собирается. Его запоздалое горе оказалось таким болезненным, что он спрятал его в самый отдаленный уголок своей души, отказываясь признавать его причину. Теперь, в свете своего ареста, он утверждает, что семя раскола его личности зародилось именно благодаря парализующему опыту того дня. Он так и не забыл, какое огромное потрясение испытал, когда в последний раз видел своего дедушку «спящим», без оставившей его искры жизни.
Все мои проблемы начались именно тогда. Это навсегда разрушило мою личность. Всю свою жизнь я подсознательно искал дедушке замену, но в мои юные годы никто не смог занять его место.
Во Фрейзербурге есть традиция – в доме, где лежит умерший, задергивать все занавески и закрывать ставни. Когда дедушка умер, мне казалось, что солнечный свет ушел и из моей жизни… Родственники притворялись, что он «ушел в лучший мир». «Почему, – думал я, – он ушел в лучший мир и не взял меня с собой?» И еще: «Значит, смерть – это хорошо. Но почему она тогда делает меня несчастным?» Отец и дедушка бросили меня, чтобы уйти, по всей видимости, в лучшее место, а меня оставили совсем одного, здесь, где не так уж и хорошо… В моем разуме бушевали целые ураганы ярости. Одетые в черное женщины плакали о торжестве духовного воскресения.
Последствия этой трагедии на самом деле, возможно, даже сложнее и запутаннее, чем кажется самому Нильсену. Позже мы увидим другую интерпретацию тех событий, чтобы взвесить их против его воспоминаний. Бесспорно одно: с того дня мальчик настолько замкнулся в себе, что ни одна живая душа не в силах будет раскрыть его секреты, а мертвые о них не расскажут. Очевидно, его понимание смерти с тех пор стало сомнительным и даже странным: «Он взял настоящего меня с собой, под землю, и теперь я покоюсь вместе с ним, под солеными брызгами моря, приносимыми ветром на кладбище в Инвераллочи. Наша природа не предусматривает духовной смерти».
Глава 3
Детство
С 1951 года Деннис Нильсен стал еще более замкнутым. Его привычка бродить в одиночестве приобрела компульсивный характер, и когда мать пыталась убедить его не уходить из дома, он сразу же ощетинивался, возражая, что даже лошадей не привязывают к стойлу. Он ходил к деревне Броудси, где берег состоял из непривлекательных на вид черных вулканических пород, о которые яростно разбивались волны. Там между камней имелась глубокая таинственная расщелина, известная как Бурлящий Гвайт: морская вода заливала небольшой канал, а затем закручивалась в водоворот, поднимаясь и опускаясь, поскольку расщелина книзу становилась шире. Считалось, что у расщелины этой не было дна (она определенно продолжала расширяться и под водой) и что любой, кто упадет туда, никогда не сумеет выбраться. Бурлящий Гвайт являлся магнитом для детей, которые обожали бросать вызов неизвестному, и многим из них служил могилой: Билли Скиннер, друг брата Денниса, упал туда, ударился головой о камни и исчез. Деннис также ходил к Киннэйр-Хед, мысу на самом краю Фрейзербурга, где когда-то стоял замок Фрейзербурга, чью оставшуюся башню превратили в маяк. Маяк этот тоже был овеян тайнами: все знали легенду о дочери помещика, выбросившейся из окна башни с телом своего мертвого возлюбленного в объятиях.
