Я сидел напротив мертвого юноши и просто смотрел на него. Потом пошел набрать ванну. Когда она наполнилась, я завесил полотенцем окно и вернулся в комнату. Там я встал на колени перед креслом и поднял тело, взвалив его на правое плечо. Поддерживая его за бедра, я понес его на плече в ванную. Я опустил его на край ванны, затем – в воду… Гелем для душа я помыл его вместе с волосами. Тело безвольно лежало в воде. Достать его из ванны было труднее, чем засунуть его туда, поскольку мокрая кожа скользила в руках. Держа его за запястья, я усадил его на туалетное сиденье и вытер его насухо полотенцем. Затем снова взвалил его на плечо и, вернувшись с ним в комнату, уложил на кровать. Я привел себя в порядок и пошел взглянуть на него внимательнее. Его опухшее лицо слегка отличалось по цвету от тела (оно слабо покраснело), и его глаза были наполовину открыты, как и рот… Я перевернул его и провел пальцами по его телу… он все еще был теплым. Его мокрые волосы оставили след на подушке. Я уложил его на спину и укрыл одеялом до подбородка. Потом сел, размышляя, что мне делать. Через несколько часов, думал я, постучат в дверь, когда он не вернется домой. Я уже не хотел никаких новогодних праздников, думал только о том, как от него избавиться. Я вышел из дома и пошел по Виллесден-Гарден, чтобы хорошенько все обмыслить.
В местном хозяйственном магазине он купил кастрюлю и электрический резак, но когда вернулся домой, то подумал, что пришедшая ему в голову идея слишком абсурдна, и отложил купленное. Электрический резак годом позже пригодился ему для разрезания индейки на рождественской вечеринке в офисе, а затем он подарил его кому-то из коллег – этот нож никогда не использовался в его преступлениях.
Я никак не мог понять, что мне следует предпринять дальше. К тому моменту я начал полноценно ощущать похмелье. Я стянул с его тела одеяло. Подошел к шкафу, достал оттуда нижнее белье и носки (все еще запечатанные в целлофановые пакеты из «Вулвортс»). Одел мертвого юношу в белые трусы, носки и майку, накрыл его одеялом снова. Потом принял ванну сам и лег с ним кровать. Я обнял его, крепко прижав к себе, затем снял с него трусы и начал трогать его под одеялом (все это время у меня была эрекция). Когда я попытался войти в него, мой член автоматически упал, поскольку он успел уже стать холодным. Я встал и поднял его на руки, положил его на пол и накрыл старой занавеской. Потом вернулся в постель и почти сразу уснул.
Нильсен проспал весь день. Вечером он впустил в дом Блип, приготовил себе поесть и посмотрел телевизор. Тело все еще лежало на полу. Он решил отломать несколько половиц и положить тело под них, заложив сверху кирпичами и землей, но трупное окоченение уже началось, и когда он попытался затолкнуть тело в дыру ногами вперед, оно застряло, и ему пришлось его вытащить. Он поставил тело к стене. «Я слышал, что окоченение скоро проходит, и решил подождать».
На следующий день он все еще стоял у стены. Я положил его на пол и стал массировать его конечности, чтобы расслабить мышцы. Я внимательно осмотрел все его тело, от кончиков волос до пальцев ног… Опустил его под половицы и накрыл сверху. Там было очень холодно. Как-то туда забралась кошка, и я десять минут ее оттуда выманивал. Я заменил половицы и ковер. Порвал всю его одежду и кинул вместе с его сапогами в мусорную корзину. Неделю спустя мне стало любопытно, начало ли тело уже разлагаться. Я открыл его «могилу» и достал юношу на пол. Труп успел сильно испачкаться. Я разделся догола, отнес его в ванную и вымыл. Практически все его тело стало мертвенно-белым. Его конечности сгибались теперь куда легче, чем когда я заталкивал его в дыру. Я достал его из ванной и помылся сам. Потом отнес его, все еще влажного, в комнату, положил на ковер. Под оранжевым светом настенной лампы его тело выглядело возбуждающе. Я встал возле него на колени и мастурбировал на его голый живот. Прежде чем отправиться спать, я подвесил его за лодыжки на высокой деревянной платформе. Он висел там всю ночь – его пальцы рук едва касались ковра. На следующий день он все еще висел там вниз головой: я встал позади него и мастурбировал снова. Затем я вытер его и снял с платформы. Я положил его на пол в кухне и решил, что стоит разрезать его на куски, но просто не мог заставить себя испортить это чудесное тело
[17].
Нильсен поместил тело обратно под половицы, где оставил его нетронутым еще на семь с половиной месяцев. 11 августа 1979 года он достал тело снова и сжег его на костре в саду, который соорудил накануне днем. Он не стал расчленять его, только завернул в мусорные пакеты и перевязал. С двухметровым забором и заброшенным домом по соседству его никто не видел, так что он кинул в костер немного резины, чтобы замаскировать запах горящей плоти. «Я растер прах в порошок и удобрил им землю». Так ирландский юноша исчез бесследно, уничтоженный без какой-либо видимой причины человеком, который его даже не знал. Его личность так и не установили и, вероятно, никогда уже не установят: мы знаем об этом убийстве только со слов самого Нильсена.
Перед сожжением Нильсен продолжал работать как ни в чем не бывало, да и после – тоже. Он легко забыл о том, что именно лежало у него под половицами. Пропавшего ирландского юношу никто не приходил искать. Его поразило, что такое может остаться для всех незамеченным. Если кто и искал юношу, то вряд ли смог связать его как-то с домом № 195 на Мелроуз-авеню. Временами Нильсен думал, не сдаться ли ему полиции, но его инстинкт самосохранения оказался сильнее: тем более что никто не приходил к нему домой или на работу, чтобы допросить и арестовать. Постепенно он осознал: нет никакой необходимости рассказывать кому-то об этом ужасном инциденте. Он мог продолжать жить своей обычной жизнью, искренне полагая, что случившееся вряд ли когда-нибудь повторится. Вечера и ночи он продолжал проводить с незнакомцами, и все шло хорошо – разве что сексом он, как ни странно, после этого не занимался почти два года. Казалось, его темный секрет надежно спрятан, и на этом убийства прекратятся. Но вышло иначе.
В октябре 1979-го случился еще один инцидент, напомнивший ему о том, на что он в действительности способен. Он встретил молодого китайского студента по имени Эндрю Хо, которого тоже привел к себе домой. Там молодой человек заговорил о бондаже: он хотел, чтобы Нильсен связал его, или предлагал связать Нильсена самому. Он также сказал, что ему нужны деньги. Нильсен предложил заплатить ему за его компанию на ночь, но не соглашался на интим. Студент спросил, зачем он тогда вообще пришел, и Нильсен связал ему ноги, лишь бы он замолчал. Он подумал, что Хо, возможно, хочет его ограбить, и предупредил, что тот сильно рискует. Он затянул галстук вокруг его шеи, заявив, что с ним может случиться нечто подобное. Хо запаниковал, и Нильсен разжал хватку. Тогда Хо бросил в него канделябром и выбежал из квартиры. Полчаса спустя Нильсену позвонила полиция, но официальных обвинений не последовало, поскольку Хо не хотел заводить дело, а Нильсен утверждал, что не пытался его задушить – технически это правда. И все же он набросил на этого молодого человека удавку, неважно, чтобы запугать его или преподать ему урок, а затем избавился от него, и наверняка это напомнило ему о прошлом подобном случае. Позже, в 1983 году, он говорил: жаль, что его тогда не арестовали.
