После того как я убил его проводом, я раздел его догола и обнаружил, что он обделался. Я немного почистил его бумажным полотенцем, потом взвалил к себе на плечо… Отнес в ванную, вымыл его, положил на кровать. Я лежал с ним рядом всю ночь. Никакого секса, только трогал его осторожно и так далее. Когда я проснулся утром, он наполовину свешивался с кровати и на ощупь был уже холодным. Я затащил его обратно в постель и выпрямил его тело. Потом встал и убрал беспорядок в квартире. Выбросил все его вещи. Уходя на работу, я сунул его в шкаф. Вечером я проверил шкаф: его тело, которое пришлось согнуть, чтобы он влез туда, успело окоченеть в этой позиции. На следующий день я купил дешевую полароидную камеру. Достал его из шкафа, когда пришел с работы, распрямил его снова. Пока он был в шкафу, из носа на грудь и руки натекла коричневая жидкость, так что я еще раз протер его влажным полотенцем.
Я посадил его на стул в кухне и надел на него носки, трусы и майку. Его лицо покраснело и слегка опухло. Я покрыл его лицо краской для тела, чтобы убрать красноту. Располагая тело в разных позициях, я снимал его на камеру (все снимки я потом сжег). Я лежал в постели, полностью одетый, положив его на себя сверху, и смотрел телевизор. Иногда я говорил с ним, как будто он до сих пор слушал. Я делал ему комплименты насчет его внешнего вида и анатомии. Скрестив его ноги, я занялся с ним сексом между его обнаженных бедер (хотя никакого проникновения не случилось). Потом я как следует его завернул и положил под половицы.
Я доставал его оттуда еще примерно четыре раза за следующие две недели. Под половицами было холодно, так что он все еще выглядел довольно свежим. Я всегда раздевал его догола, прежде чем заворачивать. Я сажал его в кресло рядом с собой, пил и смотрел с ним телевизор. Я думал, что его тело и кожа прекрасны – после пары стаканов вид его начинал вызывать у меня слезы. На его теле не было ни единой отметины, за исключением красного следа на шее. Прежде чем уложить его обратно в «постель», я садился рядом с ним на колено, снимал с него белье и носки, заворачивал его в занавеску и осторожно клал в дыру (при этом я даже говорил: «Спокойной ночи, Кен»). Потом я уничтожил все пластинки, которые напоминали мне о нем: разломал их лопатой на кусочки и выкинул в мусор.
Мартин Даффи родился в графстве Мерсисайд. У него было трудное детство, в котором он проявлял признаки психической ненормальности: был замечен в краже, сбегал из дома, агрессивно себя вел. Когда ему исполнилось пятнадцать, он вышел из дома, сказав, что пойдет в библиотеку, добрался автостопом до Лондона и через неделю был направлен в «Сохо-Проджект», где ему оплатили проезд обратно до Биркенхеда. Отец отдал его на усыновление в другую семью, и вместе с этим он посещал школу для трудных подростков. Не раз его осматривал психиатр. Когда его отчислили из школы, он вернулся домой и некоторое время работал младшим продавцом.
Во многом Мартин ничем не отличался от тысяч других юношей, проходящих через трудный подростковый период: обычно они выходят из него потрепанными, но закаленными. Мартин часто посещал гомосексуальные клубы в Ливерпуле и не спал ночами (отчего пристрастился к валиуму), но поддерживал переписку с социальным работником из Лондона, что говорит о его чувствительности и интеллекте. Следуя совету этого работника держаться подальше от Лондона, он прошел курс ресторанного дела и почти сумел построить долгосрочные отношения с одной девушкой. Впервые в жизни его будущее обещало стабильность. Он и внешне, и внутренне преодолевал свои проблемы, но у него случился рецидив после допроса в полиции, когда он не заплатил за проезд на электричке. В мае 1980-го он собрал свой чемодан, включая кухонные ножи, которые приобрел на кулинарных курсах, и сообщил семье, что будет жить в Нью-Брайтоне. 13 мая он уехал, и больше они его никогда не видели. Каким-то образом он оказался в Лондоне. Если бы он связался со своим социальным работником, все могло бы закончиться хорошо, но он этого не сделал. Вместо этого он спал на вокзале, а потом, несколько дней спустя, встретил Денниса Нильсена, когда Нильсен возвращался с конференции профсоюзов в Сауспорте.
Нильсен вспоминает, что Мартин Даффи тогда выпил с ним только две банки пива в их совместный вечер. После этого юноша отправился спать.
Помню, как сел на него верхом (его руки, должно быть, застряли под одеялом). Я душил его со всей силы, в полной темноте – только один настенный светильник горел внизу. Сидя на нем, я почувствовал, как моя задница намокает: его моча просочилась сквозь одеяло и ткань моих джинсов. Когда он полностью обмяк, я оттащил его за ноги к краю платформы и начал спускаться. Взвалил его к себе на плечо и отнес вниз. Он был без сознания, но все еще жив. Я положил его на пол, наполнил кухонную раковину водой, подтащил его туда и сунул его голову в воду, удерживая его так, наверное, минуты три-четыре. Затем я взял его на руки и отнес в комнату. Снял с него носки, джинсы, рубашку и нижнее белье. Отнес его в ванную. На этот раз я залез в ванну вместе с ним, уложив его сверху. Я вымыл его. Хотя мы оба были мокрыми, я каким-то образом сумел вытащить его скользкое тело и взвалить на плечо, чтобы отнести в комнату. Посадил его там на стул и вытер нас обоих. Я уложил его на кровать, но не стал укрывать одеялом. Он все еще был очень теплый. Я стал разговаривать с ним и сказал ему, что никогда еще не видел столь молодо выглядящего тела. Я целовал его и обнимал. Я мастурбировал, сидя на его животе. Временно хранил его в шкафу. Два дня спустя, когда я заглянул в шкаф, он успел жутко раздуться. Так что он отправился прямиком под половицы.
Нильсен выбросил ножи Даффи, но сперва позволил им заржаветь.
Билли Сазерленд был алкоголиком из Эдинбурга, за плечами которого осталась исправительная школа и тюрьма. Его руки, плечи и грудь были покрыты татуировками. На костяшках пальцев татуировки складывались в слова «ЛЮБОВЬ» и «НЕНАВИСТЬ». В Шотландии у него имелась девушка, он успел стать отцом, однако в Лондоне он вел почти цыганскую жизнь, никогда не задерживаясь в одном месте, и спал с мужчинами за деньги. Он не чурался воровства, когда возникала такая необходимость. В «Сохо-Проджект» о нем знали. Где бы он ни находился, он везде поддерживал связь со своей матерью в Шотландии, и именно она сообщила о его пропаже в полицию и в Армию спасения, когда он внезапно перестал выходить с ней на контакт (список пропавших включал сорок человек по имени «Билли Сазерленд»). Он встретил Денниса Нильсена в пабе на площади Пикадилли, и оттуда они устроили совместный поход по барам, закончив на Чаринг-Кросс-роуд. Нильсен заявил, что сыт по горло прогулками, и хотел бы пойти домой. Он спустился в метро на станцию «Лестер-сквер» и купил себе билет, затем обернулся и обнаружил, что Билли Сазерленд стоит у него за спиной. Тот сказал, что ему некуда пойти, и Нильсен, с явной неохотой купив билет и для него, привел его к себе на Мелроуз-авеню. Сазерленду было двадцать семь.
Нильсен не помнит точно, как именно убил этого человека, – только то, что задушил его спереди и что утром в его квартире обнаружилось мертвое тело.
Малькольму Барлоу было около двадцати четырех, но выглядел он гораздо моложе. Большую часть своей жизни он провел в приемных семьях или в больницах для душевнобольных. Его родители умерли, и у него не было друзей. Он страдал от эпилепсии и мог, когда того требовал случай, даже вызывать у себя припадок, чтобы надавить на жалость. Другим его методом получения внимания была ложь. Он обладал разрушительной натурой, и с ним крайне нелегко было справиться: никто не мог терпеть его присутствие долго. Он был готов на что угодно ради денег, включая секс с мужчинами и шантаж. Он жил в хостелах или с теми, кто соглашался подобрать его с улицы. Родом он был из Шеффилда, где жил приписанный к нему инспектор по надзору, с которым он периодически выходил на связь, появляясь в самых разных уголках страны. Хотя ума он был небольшого, в системе условно-досрочного освобождения он разбирался, как настоящий профессионал и никогда не пропускал нужную дату для отметки. В сентябре 1981-го он отметился из лондонского офиса.
