5) Музыка – частый катализатор смерти, создательница иллюзий и волнений, в сознании убийцы она является дополнительным фактором, влиявшим на его действия. Кое-кто из его жертв на самом деле слушал попурри из диско-песен в классической обработке в исполнении Лондонского симфонического оркестра, пока Нильсен его душил.
6) Алкоголь – еще один стимулятор, часто упоминаемый Нильсеном. Может ли человек применить необходимую для убийства силу, когда он так пьян? Некоторые жертвы сопротивлялись, и такая борьба, должно быть, давалась Нильсену нелегко – особенно если он действительно был так пьян, как утверждает. По крайней мере, первая жертва была убита уже утром, когда Нильсен успел поспать и худшие эффекты алкоголя успели выветриться. Не преувеличивал ли Нильсен влияние спиртного? После ареста Нильсена осмотрел в отделении полиции доктор Мендоза, однако никаких признаков алкогольного опьянения он не нашел.
7) Наконец, почему для него так важен ритуал с мытьем и высушиванием тела? Нильсен говорит об очищении, даже использует слова вроде «священный» и «святой» – не самая обычная лексика для убежденного скептика. Возможно, мы имеем дело с извращенной религиозностью? Иными словами, был ли Деннис Нильсен «одержим»? И если да, то что именно в его жизни, рассказанной в предыдущих частях, могло сделать его таковым? Есть ли в его ранней жизни какие-то подсказки, которые могли бы натолкнуть стороннего наблюдателя на мысль о том, что его личность в будущем расколется и его душа станет вместилищем некой объективно злой силы? Или же он ничем не отличается от всех остальных людей?
Возможные ответы на эти вопросы может предоставить психиатрия, философия или интуиция. Их также может предоставить сам Нильсен, если мы пронаблюдаем, как он справлялся с этой новой стороной своей жизни, как он принял тот факт, что он – убийца, и какие мысли посещали его с начала 1979-го по девятое февраля 1983 года и дальше. Одним из самых удивительных аспектов в этом деле является способность Нильсена продолжать работать с присущими ему энергией и энтузиазмом, ходить по барам, гулять с собакой и даже мирно приглашать в свою квартиру гостей, пока все это время в квартире находилась коллекция тел под половицами и в шкафу. В конечном итоге ему пришлось от них избавиться. Говорит ли это о его безразличии и бессердечии или он руководствовался исключительно практическими причинами? Большинство убийц – самые обычные, банальные люди, столкнувшиеся с последствиями экстраординарного события. Является ли Деннис Нильсен одним из них или же его история делает его уникальным бесчувственным созданием, выходящим за привычные человеческие рамки? Чтобы ответить на эти вопросы, требуется глубже погрузиться в человеческий разум с его решениями, ошибками и ответственностью. Первый шаг к этому – узнать у самого Нильсена, как он воспринимал себя все эти годы, когда только одному ему было известно, что руки его – в крови.
Глава 7
Избавление от тел
«Я не могу судить себя, поскольку не чувствую себя причастным к случившемуся». В 1980 году, когда Нильсен уже убил двух человек и вынужден был признать, что первое убийство больше нельзя рассматривать как единичный случай, раскрытия которого ему чудом удалось избежать, он был смущен и напуган. Теперь он знал, что случившееся, вероятно, еще не раз повторится, и к концу года опасения его подтвердили еще несколько трупов. Он размышлял: должен ли он сдаться? Полиции он сказал, что какая-то часть его «твердила о выживании, о стыде и всеобщем осуждении, о статусе, о будущем – даже о собаке, о том, что с ней может случиться. Во мне всегда боролись желание поступить правильно и желание выжить, избежав последствий. Это совершенно естественная часть нашей натуры – стремление выжить и не попасться». Он утверждал даже, что если бы не собака, то, пожалуй, он бы и впрямь сдался полиции – расследующие его дело полицейские отнеслись к такой вероятности с большим скептицизмом. По его словам, после третьего убийства в мае 1980-го он испытывал все меньше эмоций по этому поводу и просто смирился с мыслью, что является компульсивным убийцей. Но в моменты внутренней рефлексии это смирение уступало место замешательству и удивлению:
Меня не испугала бы тогда даже перспектива повешения. Я очень слабо понимал, что именно я делаю. Никакой ответственности я тогда не ощущал. После убийств я чувствовал страх вперемешку с сожалением. Я смотрел на фото Мартина Даффи сегодня, и это потрясло меня до глубины души – на этом фото он как живой, а ведь он мертв, и это я его уничтожил. Я не могу перестать об этом думать. Я не тону в жалости к себе, меня просто удивляет, как это – все это, от начала и до конца – вообще могло произойти. Я должен чувствовать себя каким-нибудь двуликим монстром, но в зеркале я вижу только себя: все того же прежнего, ответственного, дружелюбного, отзывчивого, уважаемого Деса Нильсена. Я не чувствую себя психически больным. У меня нет головных болей и перепадов давления, я не слышу голосов, ничто в моих мыслях или действиях не указывает на безумие. Сумасшествие, как говорил дон Кихот, означает видеть жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть; сумасшествие – это искать сокровища, когда кругом один мусор; это отказываться от своей мечты ради того, кем ты не являешься.
Эти строки Нильсен написал, пока ждал суда в тюрьме Брикстон. Он не говорит, замечал ли в себе признаки безумия до ареста, но порой окружающий мир безжалостно напоминал ему о его новой темной стороне, которую он всеми силами пытался забыть: «Иногда жужжащая рядом муха вдруг напоминала мне о том, что под половицами словно кроется целое иное измерение. Обычно я отмахивался от этих назойливых мыслей, как будто эти события произошли с кем-то другим, а не со мной». Но минимум дважды в день ему приходилось вспоминать об этом, поскольку утром и вечером он брызгал в квартире средство от мух, по мере их появления из личинок, и ставил палочки благовоний под половицы. Другой жилец дома, мисс Адлер, упоминала этот въедливый запах, который Нильсен в разговорах с ней относил на счет общего плачевного состояния здания. Он чувствовал, что обе части его жизни постоянно «шпионили друг за другом», и научился усилием воли входить и выходить из той или иной роли. Размышления о возможном аресте приятно щекотали ему нервы.
Тревожить его память могли и различные предметы, разбросанные по квартире: карманные часы, медальон Святого Христофора, разделочная вилка, банка из-под соуса «Тобакко», обломки фотокамеры, – но, похоже, они не слишком Нильсена беспокоили: «Мелочи, принадлежавшие мертвецам, стали частью хозяйства. Я не считал это кражей, поскольку их владельцы никуда не уходили». Он был столь безразличен к значению этих предметов, что носил часы, взятые у одной из жертв, а другие играючи отдал посыльному. Одежду погибших он попросту выбрасывал в мусорную корзину.
Музыка, с другой стороны, способна была напугать его, как ничто иное, – поэтому он уничтожал свои пластинки. На Рождество 1979 года он организовал корпоратив, где лично руководил подготовкой к фуршету для восьмидесяти человек. Как обычно, он сосредоточился на стоящей перед ним задаче со свойственной ему энергией, и пятьдесят коллег послали ему после корпоратива благодарственную открытку, наполненную теплыми словами, что свидетельствует об успехе мероприятия. Но он совершил ошибку, принеся с собой с Мелроуз-авеню кассеты и позволив кому-то другому их включить:
