Но демон не был изгнан. Кошмар продолжался: еще пять человека умерло в 1981-м, часто без всякого мотива, поскольку мало кто из них хоть как-то интересовал Нильсена. На самом деле 1981 год оказался для Нильсена кризисным во многих отношениях, нарастая до оглушительного крещендо, которое не стихало вплоть до его отъезда с Мелроуз-авеню.
Во-первых, продолжительное пренебрежительное отношение Комиссии по повышению на Денмарк-стрит злило его и вгоняло в депрессию. В то же время он стал жертвой нескольких мелких ограблений (часто из-за собственной невнимательности) и однажды подвергся нападению прямо на улице, когда, пьяно пошатываясь, шел домой из паба на Криклвуд-Армс. Противник был сильнее, отобрал у него пиджак и ботинки и оставил его лежать в чьем-то саду. Что еще хуже, в пиджаке находилась его месячная зарплата, больше трехсот фунтов стерлингов, и Нильсену пришлось подавать заявку на выдачу денег в Благотворительный фонд для работников в сфере трудоустройства. После этого он научился не носить с собой больше денег, чем готов был потерять за вечер. Его камеру и проектор к тому времени уже украли в предыдущем инциденте. «Я впадал в депрессию все глубже и глубже от равнодушия жизни», – пишет он, добавляя, что был так подавлен морально (и, как следствие, физически), что однажды потерял сознание прямо посреди улицы, после чего вызвал себе «Скорую», чтобы его забрали в больницу Парк-Роял. К этой череде неудач добавлялась работа по делам профсоюза, которой он сам себя нагружал по вечерам и за которую, как он чувствовал (неважно, обоснованно или нет), он почти не получал никакой награды. Он бросался с головой в работу, по его словам, «веря, что каждый час может стать последним», чтобы не думать о скапливающемся под половицами грузе, который грозил разрушить его жизнь в любую минуту. Иногда он размышлял о том, как отреагируют его коллеги, если узнают, что он сделал. Неважно, как серьезно он воспринимал свои обязанности в кадровом агентстве – этого все равно не хватало, чтобы направить в другое русло его убийственные порывы. «Бог знает, что я собирался делать со всеми этими телами, которые продолжали накапливаться… Это стало сродни болезни».
Последней соломинкой стало обострение конфликта в его и без того напряженных отношениях с арендодателями.
Нильсен никогда не считался беспроблемным жильцом. До раздражения хорошо осведомленный о том, что разрешено, а чего не разрешено законом, он отказывался участвовать в любой схеме, которую предлагали арендодатели, если эта схема помогала им пренебрегать их законными обязанностями. С их точки зрения, он не только отказывался сотрудничать, но и чинил препятствия. Они хотели знать, почему счетчики электричества выкручены, и почему запаздывала арендная плата. Иногда Нильсен возвращался домой и видел там азиатского вида мужчин, которые собирались войти в его квартиру и прозрачно намекали, что собираются «модернизировать» дом, для чего им требуется пустая квартира, никем не занятая. Однажды он написал агентам арендодателей: «Вам не удастся угрозами заставить меня отказаться от моих прав как жильца, вне зависимости от того, какую тактику компания решит применить».
Как-то в июне он обнаружил, что его квартира перевернута вверх дном. Телевизор, проигрыватель и зеркало были разбиты вдребезги. Его одежда, постельное белье, стулья и ковры были покрыты креозотом до такой степени, что ими невозможно стало пользоваться. Им были покрыты даже пластинки. Все, чем он владел, за исключением надетого на нем в тот день костюма, было полностью уничтожено, и он обнаружил, что то же самое случилось с квартирой этажом выше. Он позвонил в полицию, которая прислала детективов расследовать это дело (те даже не подозревали, что под полом, на котором они стояли, лежат трупы), но виновных так и не поймали. У Нильсена ушло две недели, чтобы привести жилище в приличный вид, но фактически у него ничего не осталось. Всю деревянную мебель он вынес в сад, где она ожидала превращения в растопку для очередного костра. Однако у этого события имелось и одно приятное последствие: Нильсен рассказал о случившемся на работе и был очень удивлен, когда несколько недель спустя ему вручили чек на 85 фунтов стерлингов, которые коллеги собрали для восстановления его квартиры. Он написал им письмо, которое позже повесили в рамку на стену: это одно из немногих выражений благодарности, которое он решил записать.
Дорогие друзья и коллеги!
Я польщен вашим скромным достоинством и невыразимо приятной поддержкой и ободрением, которые выразили мне все коллеги на Денмарк-стрит. Такие циники, как я, полагают, что всему знают цену, но это не так.
Я с благодарностью и одновременно виновато и пристыженно принимаю этот подарок от моих товарищей по работе, чье собственное финансовое положение вряд ли можно назвать «слишком благополучным».
В такие времена я не способен выразить полностью все чувства, которые испытываю в ответ на вашу щедрость и отзывчивость. Эмерсон (в своем дневнике 1836 года) выразил это лучше, чем я: «Симпатия – это атмосфера взаимной поддержки, и в ней мы все раскрываем максимум своих возможностей».
Искренне ваш,
Дес Нильсен.
Едва ли он мог подобрать более ироничную цитату: личность Нильсена раскрывалась в то время очень тяжело. Он убил еще четверых после второго костра и так же поместил их под половицы. В августе запах в квартире не удавалось убрать даже дезинфицирующим средством, так что однажды в пятницу вечером он собрался решить проблему:
Я сел и неохотно обдумал предстоящую задачу. Я собрался с силами, выпив полбутылки рома, и поднял половицы. Я вынул по одному все свертки, положил их на кухонный каменный пол и развернул их, так же по одному. Пакеты я отложил в сторону. Я снял с трупов одежду и приготовился расчленять их. Пахло ужасно неприятно, и в некоторых местах копошились большие колонии личинок. Я разделал тела и завернул их по частям в бумажные полотенца, которых у меня имелось достаточно. Крепко завязал части тел в свертки поменьше и отложил их в сторону. Таким образом я разделал три тела, пока не закончил со всеми и на полу не образовалось сколько-то готовых свертков. Я положил свертки обратно под половицы, насыпав сверху земли и ароматических пластинок.
Как и прежде, внутренние органы он поместил в отдельные пакеты и не стал класть их в пространство под половицами, где хранились отныне только кости и плоть. Пакеты с органами он отнес в правый нижний угол сада, где вытряхнул содержимое в щель между заборами. Органов было довольно много, но со временем они все оттуда исчезли, накормив собой землю и ее многочисленных обитателей.
Проблема сдвинулась с мертвой точки, но все еще не решилась и катастрофически увеличилась в размерах после убийства Нильсеном в следующем месяце двенадцатой жертвы. По его словам, он все еще не знал, когда может случиться следующее убийство и случится ли оно вообще. Только непосредственно в сам момент удушения он «знал», что происходит, и тогда уже ничто, даже взрыв бомбы, не смогло бы его остановить. «Я делал то, что требовалось сделать – и должен был внимательно за этим наблюдать». Под половицами не хватило места для двенадцатой жертвы, так что он затолкнул его в шкафчик под раковиной, где, очевидно, тело не могло оставаться долго. Кроме того, арендодатели наконец бросили свои попытки выжить Нильсена из квартиры силой, и решили, что, может быть, он уйдет добровольно, если они пойдут на мировую и будут достаточно щедры. Агент арендодателей принес ему официальные извинения за беспокойство, причиненное в прошлом году, и сделал предложение от имени компании. В доме № 23 на Крэнли-Гарденс имелась отличная квартира, которую он мог получить. Кроме того, ему предложили тысячу фунтов стерлингов в качестве компенсации. Разумеется, это был подкуп, и можно было ожидать, что он откажется из принципа. Но предложение показалось ему довольно щедрым, и к тому же у него имелись не терпящие отлагательств причины покинуть Мелроуз-авеню. Его подвезли на Крэнли-Гарденс, он принял предложение на месте и договорился переехать туда в начале октября.
