Два высказывания наглядно иллюстрируют его состояние перед судом: «Я осудил себя самого куда строже, чем любой суд». И: «Мы не имеем дело с предумышленным убийством, пусть я и убивал».
Глава 9
Суд
Высказывание в конце предыдущей главы было написано Нильсеном не накануне суда, но за несколько месяцев до него. Перефразированная в незнакомом для него юридическом или психиатрическом жаргоне, эта фраза стала центральным камнем преткновения на следующие две недели. Никто не спорил с тем, что Нильсен убивал
[30]. Прокурор, мистер Алан Грин, утверждал, что он делал это намеренно и с полным осознанием своих действий, а значит, следует считать его виновным в преднамеренном убийстве. Адвокат Нильсена, мистер Иван Лоуренс, предполагал, что во время каждого убийства его подзащитный страдал от приступов «психической ненормальности» – что значительно снижало его ответственность за содеянное и подразумевало более мягкий приговор по статье «непредумышленное убийство». Обвинение полагалось исключительно на слова самого Нильсена с допросов в полиции, в то время как сторона защиты обязалась предоставить психиатрическую экспертизу, чтобы установить степень упомянутой «ненормальности».
Одна трудность возникла еще до суда. С шестью случаями убийства на сторону защиты пало бремя доказать «ограниченную вменяемость». Однако с двумя случаями покушений на убийство суд не разрешил защите просить об «ограниченной вменяемости», и доказательства здесь принадлежали стороне обвинения. Мистер Лоуренс написал судье, мистеру Крум-Джонсону, предположив, что такой конфликт может запутать присяжных, чья задача будет проще, если обвинения в преднамеренных убийствах будут сняты или же по ним суд пройдет отдельно. Это имело смысл, поскольку если присяжные сочли бы Нильсена виновным в предумышленных попытках убийства и одновременно в непредумышленных убийствах, то, по сути, это означало бы, что его вменяемость была ограничена во время успешных убийств, но нисколько не ограничена при неудачных попытках. В результате такой логической путаницы на их решение в вопросе о предумышленном убийстве повлияет их практически неизбежный вердикт по вопросу о предумышленных попытках убийства: якобы они не станут даже рассматривать его психическое состояние во время убийств, а значит, сочтут его виновным только на основе показаний выживших свидетелей. Судья отклонил протест, решив, что дело это не настолько сложное, чтобы запутать присяжных. Позже как минимум двое присяжных доказали его неправоту, и есть основания полагать, что еще четверо присяжных испытывали затруднения при решении этой дилеммы, которую поставил перед ними закон.
Утром понедельника, 24 октября 1983 года, главный администратор Центрального уголовного суда, мистер Майкл Маккензи, зачитал вслух обвинения: Деннис Нильсен обвинялся в убийстве Кеннета Окендена, Малькольма Барлоу, Мартина Даффи, Джона Хоулетта, Билли Сазерленда и Стивена Синклера, а также в покушении на убийство Дугласа Стюарта и Пола Ноббса. В конце каждого обвинения Нильсена спрашивали, признает ли он себя виновным, на что Нильсен каждый раз отвечал: «Не виновен».
И это были единственные слова, которые услышал от него суд.
Затем присяжные произнесли текст присяги: «Клянусь Всемогущим Богом, что буду справедливо судить о спорных вопросах между нашей Суверенной леди Королевой Елизаветой Второй и присутствующим здесь Подсудимым, чтобы вынести правдивый вердикт в соответствии с фактами». Среди присяжных было восемь мужчин и четыре женщины, все одетые довольно неприметно – в джинсы и рубашки, мятые костюмы, юбки или свитера: последнее слово закона выскажут двенадцать обычных мужчин и женщин. Они могли бы просто зайти сюда с улицы – само их несоответствие роскошной обстановке зала суда № 1 вселяло уверенность.
Со стороны обвинения дело открывал Алан Грин, подробно перечислив события 9 февраля 1983 года, которые привели к аресту Денниса Нильсена, включая описание человеческих останков, найденных в канализации дома № 23 на Крэнли-Гарденс и впоследствии за забором сада. Он пообещал присяжным, что из фотографий, снятых на месте преступления, им покажут только те, на которых снят дом и сад, и что их не заставят смотреть на фотографии неприятного характера, под которыми он подразумевал снимки с изображением содержимого пластиковых пакетов, найденных в квартире. К счастью, эти фотографии в суде показаны не были.
Затем он рассказал, что семь жертв полиции удалось опознать, хотя в обвинениях указано только шесть. Седьмым был Арчибальд Грэм Аллен, двадцативосьмилетний житель Глазго (та самая «омлетная смерть»), но его удалось опознать по слепку зубов только после того, как список обвинений был утвержден окончательно. Кроме того, он предупредил, что присяжные услышат показания трех жертв покушений на убийство, хотя в обвинениях указано лишь две жертвы: Карла Стоттора по информации, предоставленной обвиняемым, отследили слишком поздно, чтобы включить его в официальное обвинение. Прокурор Грин утверждал, что все преступления имели между собой нечто общее:
1) все жертвы – мужчины;
2) каждый из них встретил обвиняемого в публичном заведении;
3) он не знал никого из них до встречи с ними;
4) у всех жертв (за одним исключением) имелся адрес постоянного проживания;
5) они все были задушены;
6) некоторые из них были гомосексуальны, другие занимались проституцией.
По последнему пункту суд заранее согласился с протестом защиты касательно того, что никто из жертв не умер по причине отказа от сексуального акта с обвиняемым и что гомосексуальность жертв была лишь совпадением из-за характера пабов, посещаемых обвиняемым: ориентацию в этом случае нельзя назвать мотивом для убийства.
Выбирая релевантные отрывки из объемного признания, записанного Нильсеном во время допроса в полиции, мистер Грин рассказал присяжным обо всех пятнадцати убийствах, в особенности подчеркивая то, как сам Нильсен их описывал. Смерть истощенного молодого человека, чьи ноги поднимались и опускались циклическими движениями, пока он умирал, смерть Малькольма Барлоу, убитого, пока он лежал без сознания, поскольку для Нильсена оказалось слишком хлопотно вызывать «Скорую» во второй раз, и смерть Гвардейца Джона, трижды задушенного и под конец утопленного – все это вызвало у присутствующих недоверчивое перешептывание. Сильный, хорошо поставленный голос прокурора не нуждался в преувеличениях или приукрашиваниях, чтобы возыметь должный эффект. Он назвал рассказ Нильсена о смерти Гвардейца Джона «леденящим душу» (судья девять дней спустя назвал его «ужасающим»), и очевидное потрясение на лицах нескольких присяжных показало, что эпитет он выбрал верный. Зрители, сидевшие на скамьях под самым потолком зала, синхронно взглянули при этом на молчаливого обвиняемого с недоверчивым изумлением.
