Стоит отметить: фантазия здесь – не источник проблем, а инструмент, с помощью которого проблема временно отходила на задний план. В какой-то момент он больше не мог ее сдерживать, и фантазия вылилась в реальный мир. Мы помним: когда Нильсен начал убивать, он часто держал тело перед зеркалом и «любил» его зеркальный образ. Два мира столкнулись.
Вот некоторые отрывки с тем, как сам Нильсен истолковывал свои фантазии:
Я бесцельно бродил по жизни и находил только тени моего собственного воображения, рыдающие над отнятыми жизнями.
Потребность вернуться в мой прекрасный и теплый нереальный мир была так сильна, что я пристрастился к нему, даже зная, что это могло стоить кому-то жизни. В этом моя безответственность и мое преступление. На мой взгляд, это ничуть не лучше предумышленного убийства. Я мог сказать своим путешествиям в страну воображения «нет», но думал только об удовольствии, которое там получал. Это был прекрасный и необходимый способ отвлечься, побег от проблемной реальности снаружи… Чистый и примитивный человек из мира фантазий убивал всех этих людей…
Я был своим собственным тайным сценаристом, актером, режиссером и оператором… Я перенес этот мир притворства, где вся боль и вред только понарошку, в реальный мир, где люди страдали по-настоящему… Эти люди случайно забредали в мой потаенный внутренний мир и там умирали. Я уверен в этом
[50].
От Нильсена не ускользнула жуткая ирония: его преступления сделали его «значимым», и ему больше не требовалось сбегать в фантазии. «Я стал настоящим персонажем кино. Новости о моем аресте и о моем пребывании в тюрьме Брикстон стали более реальны, чем что-либо из мира кино». Циники могут заподозрить, что в этом и заключался его план, и его спокойное поведение после суда тоже наталкивает на подобную мысль. Но такая трактовка не совсем верна. Цель его фантазий заключалась не в том, чтобы представлять себя знаменитым, но в том, чтобы приласкать смерть. Он никогда больше никого не убьет. Или фантазия растаяла, когда он исполнил ее в реальности, или ее изгнали беседы с психиатрами. Если она осталась, то завершить ее может только его собственная смерть – самое приятное «путешествие» из всех. Питер Кюртен, садист из Дюссельдорфа, сказал, что с нетерпением ждет того момента, когда из его отрубленной головы хлынет кровь. Нильсен говорил, что с радостью подставил бы шею веревке висельника.
4. Контроль
Если Нильсен удерживал свои фантазии в узде годами, что же наконец разрушило воздвигнутый им барьер и заставило фантазии перейти в реальный мир? «Часто преступником является человек, который делает то, о чем другие лишь думают», – пишет Фредерик Вертам в своем исследовании феномена убийства, «Темная легенда»
[51]. Как правило, люди ограничивают свои фантазии тем, что только «думают» о них, поскольку с рождения способны контролировать свои порывы – иногда эта способность называется «моралью». Но этот контроль довольно хрупок в каждом из нас, и когда мы испытываем его на прочность, это может привести к неврозу – от головной боли до нервного срыва. Нильсен контроль над своим тайным аморальным миром утратил.
Агрессия – естественный и полезный аспект человеческой природы. Она позволяет ребенку вырасти независимым, а взрослому – управлять своим окружением. Это необходимая часть любого стремления, связанного с развитием в определенных заданных рамках или получением новых знаний и навыков. Агрессия необязательно выражается в насилии по отношению к другим или в войне между нациями, поскольку слово это вполне применимо в повседневной беседе. Если заблокировать у человека любые проявления агрессии, то результатом станет болезнь. Юты, индейский народ в США, почти все страдают неврозами, поскольку их строгие этнические законы не позволяют никаких проявлений агрессии
[52]. С другой стороны, агрессию необходимо держать под контролем, чтобы она не стала разрушительной, поэтому в природе существует особый механизм под названием «примирительный жест». Это можно наблюдать на примере животных. Гуси раскрывают крылья и вытягивают шеи, таким образом демонстрируя или выплескивая агрессию без необходимости по-настоящему ввязываться в драку. С той же целью серебристые чайки рвут траву. Даже соседские собаки демонстрируют похожий механизм, давая другой потенциально агрессивной собаке понюхать свой зад, чтобы «примириться» и избежать катастрофы. Мы делаем практически то же самое, когда пожимаем друг другу руки, показывая тем самым, что не несем оружия. Нельзя не восхищаться, пишет Конрад Лоренц, «физиологическими механизмами, которые побуждают животных вести себя бескорыстно ради блага всего «сообщества», поскольку эти механизмы работают так же, как законы морали в людях»
[53]. А значит, мораль – это эволюционный аспект, присутствующий у многих видов, а не изобретение человека
[54].
Все это ведет к тому, что естественный контроль Нильсена над своей агрессией дрогнул, из-за чего его поведение стало эгоистичным. Вместо выказывания примирительных жестов он обращался с людьми, переступившими порог мира его фантазий, как с муравьями. Согласно официальной психиатрической теории, агрессию в таком случае необходимо выпустить, чтобы предотвратить нечто более опасное (не это ли имел в виду Нильсен, когда говорил, что ему приходилось сжимать чье-то горло, чтобы «предотвратить нечто ужасное»? «Нечто ужасное» здесь – полный распад личности, о котором говорил доктор Голлвей).
Давайте рассмотрим психиатрические определения убийства. Убийство – это «защита от надвигающегося психотического разрыва эго»
[55]. Это «эпизодическая потеря контроля, служащая инструментом регулирования, позволяющим отложить на время обширное разрушение личности»
[56]. В своем исследовании «Гино» Вертам пишет: «Убийство, похоже, помогло Гино избежать гораздо более серьезных последствий для его психического здоровья». Убийства происходят из-за «серьезной потери контроля над эго, что позволяет открыто выразить примитивное насилие, рожденное из предыдущего, теперь подсознательного, травматического опыта»
[57]. Восемнадцатилетний американский убийца Уильям Хейренс оставил записку, в которой говорилось: «Ради всего святого, поймайте уже меня, пока я не убил кого-то еще. Я не могу себя контролировать». А психиатр доктор Брассел утверждал, что Бостонский душитель, Альберт де Сальво, «прогрессировал» с помощью убийства к зрелости личности
[58].
