Алёха почувствовал, что вот-вот расплачется: в глазах защипало, а в горле встал комок, горячий, плотный, горький. Ну за что ему всё это? Вот такая жизнь? А главное – ведь это навсегда. Он всю жизнь тут и проживёт слугой, и ладно бы Бенькиным… почему-то ему такая перспектива казалась менее отвратной, нежели возвращение к прежнему хозяину. Хозяин. У него тут есть хозяин! Словно у собаки. И не сделать ничего! Он даже не знает, может ли уволиться. Вот если тут, к примеру, крепостное право – значит, нет? И с ним можно делать что угодно! Например, побить кнутом. Или ужина не дать…
Ох, зря он об этом вспомнил. До сих пор Алёха как-то позабыл о том, что голоден, но теперь буквально ощутил, как пуст его желудок. А ведь их тут не покормят! Точно не покормят. Да он не уснёт же так!
А может, и уснёт… вот если ляжет, и всё тело перестанет так болеть – может, и уснёт. Хотя есть всё равно хотелось зверски.
– Ночи путникам, – раздался женский голос от двери.
Алёха повернулся и увидел рядом с этим, как его… Ар… Арх… Ам… Амареком – странные тут имена какие! – женщину. Дородную такую, крепкую, высокую – и тоже в одной рубашке до пола. И ведь не стыдно же! Правда, её плечи закрывал большой платок, но всё равно…
– Ночи хозяйке этого дома, – тут же откликнулся, выпрямляясь, Бенька.
– Я Янгара, – представилась она, по-хозяйски решительно заходя в кухню.
– Я Карш, – Бенька чуть привстал. – А это Алох, мой слуга.
– Очаг топить поздно, – кивнула женщина. – Молоко осталось с дойки – может, и не скисло, – с сомнением проговорила она. – Сходи в ледник за молоком и колбасы возьми, – велела она Амареку, и тот послушно развернулся и ушёл. – Кролы есть.
Водрузив на стол миску с какими-то тёмными шарами размером почти с Бенькин кулак, Янгара поставила рядом с миской плетёную корзинку с полукруглым хлебом, который тут же, на весу, порезала на крупные куски длинным и широким ножом пугающего вида. Затем поглядела на Беньку и Алёху и ткнула пальцем в угол:
– Вода там.
Бенька немедленно встал и, махнув рукой Алёхе, пошёл в оный угол, где обнаружились большой, слегка помятый металлический таз и белый керамический кувшин с крупными нарисованными розами. К огромному Алёхиному удивлению, нашлось и мыло – вполне нормальное, разве что не слишком ароматное. Бенька взял его и вопросительно поглядел на Алёху: полей, мол. Тот полил, а когда Бенька руки вымыл и смыл мыло, Алёха приготовился, что тот ответит ему тем же, однако же пацан, обтерев руки висящим здесь же полотенцем, преспокойно развернулся и пошёл к столу.
Алёхе стало почему-то едва ли не до слёз обидно. Снова. Так вот, значит? Но а чего он, собственно, хотел? Он ведь слуга, возможно, вообще раб по местным понятиям, с чего бы барину ему на руки воду лить? А что сам Алёха себе нафантазировал – это его проблема. Так, наверное?
Алёха справился, конечно, хотя это было неудобно. И ужасно, донельзя оскорбительно. Так что он, вернувшись к столу, хмуро сел и, не глядя на уплетающего хлеб Беньку, тоже взял кусок и откусил большой кусок, демонстративно отвернувшись.
Хлеб был вкусный. Плотный, светло-коричневый, с ярким вкусом – кажется, не белый и не чёрный, а какой-то необычный. Сладковато-пряный, с плотной коркой. Прежде Алёха никогда бы не подумал, что можно с таким удовольствием есть пустой хлеб – впрочем, пустым он ел его недолго: вернувшийся вскоре Амарек принёс большой кувшин и колбасу, которую Янгара как-то ужасающе быстро порубила крупными, больше похожими на столбики, чем на круги, кусками. Колбаса была совсем черной, но Алёхе было все равно – он схватил один из столбиков и быстро сунул в рот. Может быть, конечно, он был слишком голоден, но, кажется, это была самая вкусная колбаса из всех, что доводилось ему есть.
Янгара между тем разлила молоко в большие керамические стаканы и поставила их перед Бенькой и Алёхой. Тот глотнул – нормальным было молоко. Чуть, может, сладковатым и ужасно жирным, но точно не прокисшим. И пахло незнакомо, но скорей приятно.
Как же хорошо быть если и не сытым, то на пути к этому! У Алёхи даже обида на Беньку почти прошла. Что с него взять-то, если он воспитан так? Это же настоящее средневековье – они ни о каком равенстве даже и не слышали. Чего обижаться? Мало ли, что они там в лесу совсем нормально говорили.
– Умеешь чистить? – спросил вдруг Алёху Бенька, протягивая ему один из шаров из миски на столе. Крол.
Алёха взял… что? Овощ? Фрукт? Он-то понадеялся на мясо, а как же зря! – и повертел в руках. У этого крола была очень плотная кожура, больше похожая уже на скорлупу, упругую и тонкую. И слегка шершавую. Чем бы подцепить?
– Не из наших краёв? – спросила женщина, которую Алёхе всё время хотелось назвать «Ярангой». И вот что ей отвечать? Да? Нет? – Дай-ка от греха, – велела она, отбирая крол.
Потом повертела, сжала с боков пальцами – шкурка лопнула с довольно громким звуком, и Янгара, ловко просунув в образовавшуюся щель краешек ножа, стянула с крола кожуру. Затем потянула за едва заметный кончик и с некоторым усилием вытащила наружу что-то вроде довольно крупной полупрозрачной и даже на вид мягкой косточки, которую отложила в сторону, а остатки крола протянула Беньке.
– Лучше я сама почищу, – сказала она, неодобрительно глядя на Алёху, – а то, не дай Всевидящие, потравитесь.
– Благодарю, – вежливо сказал Бенька.
– Спасибо, – повторил за ним Алёха. И спросил, не удержавшись: – Почему потравимся?
– Потому что косточку раздавишь, – ответила Яран… тьфу ты, Янгара. Удивлённо.
– Он головой немного скорбен, – вмешался Бенька. Заладил, лыр его возьми! – Но слуга послушный.
– Это кролы, – как ребёнку, сказала Алёхе Янгара, беря другой плод и демонстрируя его со всех сторон. – Они вкусные, но у них косточки очень ядовитые: одной такой хватит, чтобы целую деревню отравить. Кролы чистят аккуратно, чтобы косточку не раздавить, так что не умеешь, не берись, – резюмировала она и, сжав плод пальцами, очистила его и, достав косточку, протянула мякоть и Алёхе.
Ишь ты. Ядовитые. Алёха сперва принюхался – пахло чем-то свежим… словно смесь клубники, какой-нибудь травы и ещё чего-то сладкого. На вкус крол оказался помесью клубники, яблока и какой-то специи… гвоздики? Или что там кладут в пряники?
Когда Алёха с Бенькой наконец наелись – хозяева всё это время сидели за другой частью стола и негромко переговаривались о чём-то – Янгара сказала словно в никуда:
– Поздно уже.
– Спасибо вам за ужин и за хлеб, – Бенька встал из-за стола.
– Спасибо, – повторил Алёха, на всякий случай решив не продолжать. А то мало ли. Наверное, это было правильно, потому что женщина заулыбалась и повела их за собой наверх.
Комнатка, в которую они пришли, оказалась маленькой, и кровать в ней была только одна – впрочем, на полу была постелена вторая, и Алёха на сей раз даже не обиделся. Понятно же, что кровать он уступил бы Беньке в любом случае!
