Карух затянул верёвку так, что Алёха не мог вздохнуть толком, и принялся связывать ему руки. Вот интересно, а почему он просто его не убьёт? Но задавать этот вопрос Алёха не стал, а Карух сказал озабоченно:
– Ты тут смотри только не околей. Повезёт, может, кто скоро тебя и развяжет.
– А если не повезёт?
– Тогда плохо, – огорчился Карух. – Это, ну, мне-то хоть как овцемагу не так обидно…
– Овце – что? – переполошился Алёха. Само слово звучало так неприлично, что он не хотел представлять, что этот Карух с овцами делает.
– Овцемагу. Ну, овцы меня слушаются. Так не пасти же мне их всю жизнь. А вот Луха за тебя, если что, Мать накажет. Так что молись Всевидящим, чтобы тебя нашли, ну и я молиться буду, дар, хоть такой, терять неохота. Рот я тебе, видишь, не затыкаю, чтобы тебя услышали, только сейчас не ори, а то вернусь и заткну.
И он ушёл, прихватив с собой мерина. Алёха поёрзал: в верёвках было больно.
– Да в гробу я тебя с твоим даром видел, – сказал он Каруху вслед.
Похоже, его не просто вернули в начало игры, а выкинули с поля два идиота. И никакие дары и говорящая птица – кстати, а где она? – не помогли.
Все плохо? Алёха раскинул мозгами. Ну, как посмотреть. Орнели и Беньку сейчас повезут куда-то… наверное, в столицу. Может, и нет, но это не главное. Где-нибудь их, наверное, просто запрут, потому что эти два дурака собрались завтра на ярмарке продавать лошадей. И если их не схватит местная полиция – есть она тут вообще? Должна быть! – то потом они будут пытаться получить за Орнели и Беньку выкуп. А его, Алёхи, задача – найти их и вытащить. Как-нибудь.
Алёха грустно посмотрел вокруг. Пошевелил руками – черт, больно. Все-таки он дурак.
Сейчас его основная задача – отвязаться как-нибудь от этого дерева.
Глава двадцать третья
Оказалось, задачу сформулировать проще простого – но её же ведь надо решать!
Собственно, в учебниках по менеджменту Алёха читал про целеполагание и другие умные вещи. Сейчас бы он с удовольствием доказал авторам этих книг, что цель – это прекрасно, но что делать со средствами реализации? Если их нет? Он подёргался – все впустую. Привязан, что и говорить, мастерски, от души.
Он видел в кино, как герои из верёвок выкручивались. Мышцы там напрягали, ага. Алёха фильмы посмотреть, конечно, любил, но на предмет правдоподобия не обольщался с детства, потому что куда интереснее, чем сами фильмы, были подкасты про то, как работали инженеры по спецэффектам. Вот ему бы сейчас спецэффект, но куда там.
Так, замечательно, а если ему приспичит?
– А об этом ты хоть подумал, козёл? – заорал во всю мощь своих лёгких Алёха. Если Карух вернётся, то можно будет про это сказать. Даже если и в зубы – предпочтительнее, чем если в штаны.
– Ну и чего ты орёшь?
Лучше бы это был Карух. Алёха с тоской посмотрел на сороку: явилась не запылилась, еще и издевается.
– Бесполезный комок перьев, – огрызнулся Алёха. – Толку-то от тебя.
– Кра-а, – согласилась сорока и облетела дерево. – Хорошо тебя прикрутили, со знанием дела.
Алёха собрался сказать ей какую-нибудь гадость, но передумал и предложил:
– Может, ты распутать меня попробуешь?
– Извини, – сорока села прямо на землю перед Алёхой и запрыгала взад-вперёд. – У меня, как ты можешь увидеть, лапки.
– Носом попробуй, – посоветовал ей Алёха.
– Ты сам носом что-нибудь можешь?
– Я, между прочим, носом даже не ем, – возразил Алёха, раздумывая, что ему делать. С сорокой не так тоскливо, конечно, торчать примотанным к дереву, словно Карабас-Барабас. – Знаешь что? А вот то, что ты говоришь, людей не пугает? Может, ты в какую деревню слетаешь и скажешь, что тут срочно помощь нужна?
– Не выйдет, – крякнула сорока. – Людей то, что я говорящая, не пугает, только они это не очень-то любят. Это все Онариш придумал, а тут колдунов, кроме него, больше нет, поэтому – нет, не проси, я ещё жить хочу.
– Я тоже жить хочу, – жалобно сказал Алёха. – Очень.
– Ну а раз хочешь – чего стоишь? – удивилась сорока. – Ждёшь, пока помрёшь от голода и жажды? Ну жди…
Алёха вздохнул. Чего она от него добивается? Сопротивления? Ну хорошо…
Следующие минут пять он упорно пытался вырваться. Вынуть руки, ноги, хоть что-нибудь, но, как он и предполагал, все напрасно. Похоже, верёвки затянулись даже сильнее, и тело заныло совсем непереносимо. Едва не вывихнув запястье, Алёха сдался.
– Не получается.
– Может, пробуешь не так? – глядя на него с жалостью – не с сочувствием, а именно с жалостью, как на придурка – подсказала сорока. – Ты головой, головой.
– Что – головой? – заорал обозлённый Алёха. – Дерево переломить головой? Я не настолько дубинноголовый!
Сорока зашлась в хохоте.
– Подумай головой, – сказала она, откашлявшись. – Подумай, что хочешь освободиться. И посмотри, что будет.
«Черт, – вспомнил Алёха, – она же жила у колдуна, который видит будущее. Может, и правда?..»
И он подумал. Потом ещё. И ещё, так подумал, что заболела уже голова, но по-прежнему все было безрезультатно.
– Ха-ха, – изрекла сорока. Алёха озверел.
Ну что ему надо сделать? Усилием мысли распутать верёвки? Он опустил голову вниз. Руки ему хотя бы связали спереди, и узел был отчётливо виден. Допустим, что этот конец сюда, этот – сюда. Продеть, опять продеть… а потом что? Сюда. И вот так ещё. А потом…
Алёха замер. Потряс головой, потому что… сработало. Что? Он смог распутать верёвку?
Он присмотрелся к узлу. Ну, тогда ещё вот сюда. Вот мерзавец, как затянул, но ничего, осторожненько… И… все!
Алёха уставился на свои руки. Свободные. Вот и натёрты, конечно, на запястье, но…
– Эй, – позвал он сороку. – Это вот что?
Та привычно захихикала.
– Погоди. Погоди, так у меня… у меня есть дар?
Вот это было открытием. Таким, что Алёха даже забыл, что все остальное у него пока привязано намертво.
– Так ведь это… оно же в детстве проявляется?
С другой стороны, то был Алох целиком. А теперь от него только тело осталось. Может, Алёха что-то сбил в этой тонкой системе настроек?
– Так а что, тебя в детстве привязывали? – с любопытством спросила сорока.
Тоже верно, подумал Алёха. Дар у всех разный. Но ладно, что хоть такой.
И, резко выдохнув, он принялся осваивать новые навыки дальше. Почти сразу он вспомнил слова Беньки, что яблоки даром в промышленном масштабе не нарвёшь – устанешь. Алёха и сам вспотел, и с узлами было тяжко, и верёвку пришлось силой мысли перекручивать – больно, однако! – но наконец он увидел узел и приступил к собственному освобождению.
