— Ой, жених это хорошо. Новый жених — это еще лучше. Одним мужем не будешь сыта, больше мужей — больше добра! — изрекла орчиха мудрость и восторженно вздохнула, видимо, вспомнив что-то из молодости.
Я медленно выдохнул. Пока Лкаш витала в воспоминаниях, у нас появлялось время подготовиться к очередной пачке откровений от «самой мудрой женщины».
— Первый этап пройден, — дрожа, выдохнула Леона. Я согласно кивнул. Дальше нас должны начать кормить витаминами, чтобы герои росли правильно, а то, мол, совсем хилая молодежь пошла. Под витаминами скрывались очень странные вещи: от тертых мухоморов до сердечных клапанов сильфид. Последние вообще занесены в местную Красную книгу, и подозревал я, что именно из-за Лкаш.
— Ну, присаживайтесь, родненькие, — снова замерцала глазками Лкаш и потянула нас к столу. В пристойном зале трактира было подозрительно тихо — ни пьяного дебоша, ни разнузданных танцев на столе, и только макушка лысого бармена дрожала над стойкой. Мертвый сезон прям. Вообще Лкаш была за добро и справедливость. Вот только добро у нее было свое собственное, и она его наносила и направо, и налево.
— Ты пей-пей, красавишна, вырастешь большой гномкой!
Леона округлила глаза и тоскливо на меня глянула, мол, куда ж еще больше? Но я сжал челюсти и попытался отвлечь нашу магичку.
— Лкаш, а у меня дракон есть. Большо-ой. Огнедышащий! Непослушный!
— Прям вот непослушный?
— От рук отбился.
— Свеженькой? Или дохлятина старая? — морщинистые фиолетовые губы сложились уточкой, а костлявая старческая нога томно переплелась с другой такой же ногой.
— Огонь, а не дракон! Непослушный мальчик! — закивала Леона. — Приструнить надо!
Лкаш прикрыла глаза, свернула ноги кренделем и прислушалась к музыке сфер — советовалась с собственным подсознанием. Хотя где орки и где музыка? Мы с Леоной замерли и настороженно ждали. Подруга даже от нервов выхлебала то, что ей Лкаш впихнула в руки. Зря, конечно, еще бородавками покроется или вместо Леоны Леоном станет, но бежать и выковыривать из желудка гадость было поздно.
— Ну так и быть, — томно вздохнула орчиха и облизнулась. — Давай свой магарыч — и завтра отправляемся. Как раз я его за ночь опробую.
— Ка-какой магарыч? — заикнулся я. Это же, наверное, то самое «сто…», что не влезло в письмо!
— Димиэльчик, лапушка, ты же не скажешь доброй бабуле Лкаш, что твои вкусные эльфячьи ушки прохлопали моего статного жеребца, которого ты мне должен был привести?
— Жеребца? Да где ж тут о жеребце было сказано? — я помахал перед ее носом запиской.
— Сто… сто… — Лкаш почесала затылок, тюрбан сдвинулся, обнажая почти что лысую голову и три волосинки. — А! Я ж этой гномке и говорю: «Стой, я забыла, что хотела сказать», а она мне — ваше письмо закончено. Ну никакого сочувствия к мудрой старой женщине. А гномы жесткие, даже супа не сваришь.
Леона подавилась воздухом. А я смолчал: меньше знаешь о чужих диетах, лучше спишь.
— Так это, где мой жеребец? Мой гигант с краном? Великан и покоритель? — кокетливо хлопнула ресничками Лкаш.
Я завис, Леона тоже подвисла, в тишине было слышно, как стучат зубы у бармена.
— Димиэль, прохвост! Ты опять нас в дыру какую-то притащил. Здесь же дышать невозможно! Рассадник клопов и тараканов! Черни и поганых нелюдей, — а это Хлюдовик заявился. Кудри напомажены, сапоги с набойками, плащ блестит, выражение лица говнистое — сразу видно, вышел в люди, покрасоваться.
— Жеребец! — воскликнул я, вздевая вверх руку и указывая — невежливо, но мне-то какое дело — на Хлюдовика пальцем. Хлыщ подозрительно на меня покосился и замер, осмотрелся, понял, что как-то не вовремя он зашел. Вот только поздно, батенька.
— Мда-а? — с сомнением протянула Лкаш и даже очки сняла, чтобы Хлюдовика разглядеть.
— Еще какой!
— А тощий-то! — покачала головой Лкаш.
— Это у тебя очки сломались. Гигант! Снаружи, может, и так себе, зато какой шланг!
— Ну не знаю, я люблю помясистее, — орчиха, переваливаясь как уточка, оказалась возле хлыща и обошла его по кругу, даже со знанием дела общипала его за филейную часть. Хлыщ слегка взбледнул и попытался вяло отбиться. Он еще не догнал, что происходит. Видимо, в своем танке отсыпался.
— Она же это не в смысле… — прошептал Хлюдовик и покосился на Леону, наверное, ко мне он изначально доверия не испытывал.
— Да кто же её знает, родной, — притворно вздохнула Леона. — Ты же понимаешь, орк — это дело такое. Она нам нужна, ну а если ей приспичит тобой закусить, то дело прежде всего.
— Красавец! — заключила Лкаш, закончив осмотр. — Так бы и съела! Люби меня до утра… О, чой это он?
Я отошёл на два шага. Жертвенный Хлюдовик лежал без чувств.
— От восторга проняло, — сказал я. — Орки, кстати, людей едят?
— Не, ну в этом… — Лкаш подумала. — Жрать особо нечего, но хорош. Жопка мягенька и гладенька. По молодости я с такими таку любоф крутила! Может, тряхнуть стариной?
И она тряхнула. Мы все побледнели. Когда Хлюдовик очухается, он точно предпочтет быть съеденным.
Глава двадцать восьмая
На удивление, Хлюдовик уцелел. По крайней мере, в эту ночь.
Мы с Леоной отволокли его в танк. Взяли за ноги, я за правую, она за левую, ну а чего морочиться. Анька с Сусой осторожно жались возле лошадей, и мы, пока хлыща определяли на место дислокации, все думали — как бы их побережней познакомить с Лкаш. Опять тряхнет чем-нибудь, а у Аньки очередная травма будет.
Но я про него зря плохо думал. Пока Суса с удивлением смотрела, как Хлюдовикова голова беспощадно теребонькается о кочки, мелкий пострел уже заскочил в «Лесную Дырку», жаль, поняли мы это не сразу, а только когда услышали его крик.
И не перепуганный, нет, Анька вопил от восторга. Но мы все равно бросили Хлюдовика прямо на полу бронетелеги — очнется, сам разберется — и ломанулись на разборки.
— От ты умничка! — восхищалась Лкаш. — От ты какой пострел! Ах, жаль, что не маг, но…
— А орки правда голыми летать могут? А так, чтобы одной соплей крышу снести? А плевком поджечь? А правда говорят, что если орк бзднет, то дом улетит, да?
Грубж, все было сложнее, чем нам показалось поначалу.
— Да я тебе покажу, солнечный ты мой! — расплылась в улыбке Лкаш, а мы с Леоной в один голос заорали:
— Не смей!
— Ой, да ладно, — притворно смутилась Лкаш, но мантию опустила. — Шо, таки ребенок не видел голой бабушкиной задницы?
Выражение наших лиц было ей ответом. Задницу, может, он и видел, но, во-первых, не орочью, во-вторых, дом-таки улетит и мы вместе с ним. А у нас дело, некогда нам летать.
