— Обойдемся собственными ресурсами, — подал голос Ежинский и засветил во тьме глазами. Да так ярко, что Лариса увидела: маскировочное обличье кустарника ее подельник сменил на человекоформу, добавив при этом, правда, дополнительную пару рук. Да вот еще глаза светились, как лампочки мощностью ватт по семьдесят пять каждая. В таком свете неплохо просматривались ближайшие “окрестности”: подземный ход был прорыт в довольно сухом суглинке — стены и потолок представляли собой сплошное переплетение корней разной толщины, цвета и формы. Видимо, корни и поддерживали подземный ход в таком почти идеальном состоянии: не давали земле осыпаться или расползаться от дождей и тающего снега.
— Нечего тут пялиться, не музей! Шагай за мной — нервно велел Ежинский.
— Уже… А почему ты голый? Закаляешься?
— Юмористка, oui?
— Non. Просто интересуюсь.
— Одежда очень статична. Наращивать ее — только потеря времени и лишняя головная боль.
— А, понятно. Проще лишнюю пару рук нарастить.
— Конечно. Тем более что они пригодятся.
— Для чего?
Морфер как-то злобно хихикнул:
— Грибы собирать!
Лариса удивилась, но и впрямь через некоторое время ей показалось, что в подземном ходе пахнет грибами. Причем не так, как, допустим, пахнет грибами в осеннем лису, где этот запах смешивается с запахами усталой земли, прелой листвы, гнилых пней и пива, переработанного мочевыми пузырями вездесущих грибников… И не так, как пахнет сковородка жареных лисичек с картошкой. И уж тем более не так, как смердит химическим ароматизатором “грибной” бульонный кубик — домохозяйкина радость и отрава. Нет. Сейчас запах грибов был беспримесным, чистым и таким мощным, что пробуждал в Ларисе генетическую память потенциальных грибников всех времен. Хотя сама она ни разу даже валуя паршивого из лесу не принесла (когда судьба заносила ее в лес). Просто потому, что профессиональным убийцам некогда проводить свой досуг с корзинкой в руках, шастая по ельничкам-березничкам и хищно высматривая всякие грузди-подосиновики. Но сейчас…
Святители, как же они пахнут!
— Слушай, князь, а какие тут растут грибы? — чуть дрогнувшим голосом спросила Лариса, а в голове у нее вертелась ненормальная, совершенно не ко времени и месту мысль: грибов насобираю, для этого можно у куртки капюшон отстегнуть, вернемся — грибы Червонцевой отдам, у нее в номере плита есть и микроволновка. Пиццу сделаем… С грибами… Пожрем как люди… Одним словом, ненормальные мысли. — Что молчишь, Ежинский? Какие грибы растут, спрашиваю?!
— Какие-какие, — рассерженно и ворчливо сказа! кто-то вместо Ежинского. — Белые!
А Ежинский только вздохнул:
— Влипли.
И в свете, исходящем от княжеских очей, Лариса узрела невероятное.
Прямо перед ними из стен, из переплетений корней вылезали грибы. И действительно, были они белые от шляпки до мицелия. Но при этом на обычные белые грибы, которые в лапшу идут или, допустим, на просушку, эти товарищи никак не походили.
— Мы вам не товарищи! — хмуро отреагировав на Ларисину мысль все тот же ворчливый голосок. — А ну стоять-бояться!
— Напрягись, — прошептал Ежинский Ларисе. — Сейчас будет зрелище под названием “Грибной геноцид”.
И он развел в стороны обе пары рук, напоминая плохую копию известной индуистской фигурки.
— Если хоть одна тварь белогрибовская меня шляпкой заденет, — проверещал Ежинский, — я вас… Я вас на салат нашинкую! Пропустите! Дайте дорогу интервенты!
Ларисе хотелось смеяться, хотя выглядел Ежинский вовсе не смешно: руки-клешни, глаза-фары, и орет как припадочный. Тем более что толку от его крику никакого не получилось: на тропке белых шляпок оказалось еще больше, и они явно сплачивали ряды.
— Заткнись, Ежинский, — приказала Лариса и достала белый носовой платок. — Я прошу переговоров, господа.
— Некогда нам с этой флорой переговариваться…
— Я те что сказала? Заткнись.
Лариса протиснулась перед Ежинским и учтиво склонила голову перед стройно и плотно стоящими рядами грибов:
— Мое почтение, господа… офицеры!
Из первого ряда выдвинулся один гриб: крупный и с чем-то вроде кокарды на шляпке:
— Сударыня! Вам, как человеку статскому, извинительно не по чину к нам обращаться, а вот сопутник ваш, уже доселе не раз зде бывавый, должен возыметь, казалось, разумение табельного рескрипта, а такожде и то, что здесь ему, чин свой княжеский позорящему, отнюдь не место!
— Ух ты… — зашипел было Ежинский, но Лариса махнула на него платочком и обратила все свое внимание на гриб с кокардою:
— Простите великодушно мое неведение, сударь, но как прикажете к вам обращаться? По чину?
— Я обер-берг-гауптман Брутхаут. Сие соответствует чину генерал-майора. Можете обращаться ко мне “ваше превосходительство”.
— Х-ха! — издевательски хохотнул Ежинский. — Скажите пожалуйста! Генерал-майор! Высшие горные чины! Да вашу табель о рангах упразднили давно! Подумаешь, белая гвардия! Сморчки недосушенные! Не пропустите — прямо по вашим шляпкам пройдем!
— Не слушайте его, ваше превосходительство, — нежно улыбнулась грибу Лариса. — Он на голову вельми слаб и к тому же с рождения от маниакально-депрессивного психоза страждет, болезный.
— Ага, болезный он, как же! — раздались отдельные крики из стройных рядов грибного воинства, — О прошлом разе сей болезный лишил нас нашего лучшего обер-пробирера Пильцберга! Также нанес ранения гиттенфервалтерам Пильцхольцу и Пильцвальду, бесстрашно вставшим на защиту главного штрека! И из-за этого же негодяя, сударыня, больше сотни наших шихтмейстеров понесли потери спор, несовместимые с жизнью!
— Я приношу вам свои соболезнования, господа. — склонила голову Лариса, а Ежинский на эти обвинения только хохотал ехидно. — Только… нам ведь действительно надобно идти. Не соблаговолите ил нас пропустить?
— Просьба дамы — закон для военного! — горло сказал его превосходительство гриб. — Но вы должны дать слово, что не нанесете урона нашим укреплениям и местам постоянной дислокации. И потребовать такого же обещания и с вашего спутника.
— О, разумеется! Я даю слово.
— А он?
Лариса ловко ущипнула Ежинского.
— Да! — взвизгнул тот.
— В таком случае мы вас пропустим, но не обессудьте, в сопровождении нашего охранного отряда. Доверяй, да проверяй.
— Согласна, — кивнула Лариса.
Белые грибы расступились, образуя тропиночку по которой аккурат могли пройти Лариса, Ежинский (его заставили идти с поднятыми руками, всеми четырьмя) и группка “грибного конвоя”.
— Доберусь до вас все равно! И всех перетопчу, — забормотал неуемный распутный князь, когда большая часть белогрибного воинства осталась позади.
