– И надолго?
– Пока будет мне нужна.
Он неохотно кивнул. Разве у него был выбор?
– Отлично. Что-нибудь еще?
– Пока все.
– Пока?
Услышав резкость в его голосе, она твердо сказала:
– Это мои условия, Гевин. Принимай их или уходи.
И он принял. Он примет все, что сможет. Во рту внезапно пересохло.
– Когда ты хочешь… когда я могу вернуться домой?
– В среду вечером.
Вечер перед Днем благодарения. Через два дня.
– Ладно.
– Можешь приехать и ждать, когда мы с девочками вернемся из школы.
– Хорошо. Да. Я… я приеду.
– На ужин закажем пиццу.
Пицца. Конечно. Что за хрень? Самый нелепый, не ко времени затеянный разговор в его жизни, и тем не менее его неестественная нормальность оказала странное успокаивающее действие на желудок. Невзирая на все это безумие и всплеск эмоций, организм требовал ужин.
– Так что увидимся в среду, – сказала она, давая понять, что разговор окончен.
Его глаза блуждали по ее лицу, на душе было пусто. Тея стояла, вытянувшись в струнку, но казалась маленькой. Глядя на ее неподвижные напряженные плечи, Гевин понял, что она чувствует себя побежденной. А он совсем не хотел, чтобы она считала, будто только что проиграла ему самый важный бой в своей жизни.
– Тея, ты и п-правда согласна попробовать?
– А ты хочешь переехать домой или нет? – рявкнула она, глядя куда-то через его плечо.
– Хочу. Я просто…
– Что просто? Решай, Гевин.
Он тяжело вздохнул.
– Отлично. Буду здесь в среду.
Он подумал, не обнять ли ее перед тем, как уйти, просто так, для собственного успокоения, но вся ее поза, весь ее вид кричали: «ТОЛЬКО ТРОНЬ МЕНЯ, И ПОЛУЧИШЬ ПО ЯЙЦАМ!» Ну и ладно. Ему и так удалось многого добиться.
Гевин лишь слегка кивнул, прежде чем направиться к машине. Он запустил двигатель, но долго стоял на подъездной дорожке, наблюдая, как одно за другим гаснут окна. В этом доме было все, что он любил больше всего на свете, и уехать сегодня вечером будет труднее, чем когда-либо. В следующий раз, когда он вернется, у него будет всего месяц, чтобы заслужить право остаться. Хотя ее условия и затрудняли задачу, отбивающий не выбирает передачу. Все, что он мог сделать, – изучить поле и составить план игры.
Один месяц…
Когда-то им хватило месяца, чтобы влюбиться. Хватит и на этот раз.
– А ну, лорд Узкие Штаны, – пробормотал Гевин, выезжая с подъездной дорожки. – Скажи-ка, что мне делать дальше.
Завоевание графини
Бенедикту потребовалось две недели, три дня и шестнадцать часов, чтобы осознать роковую ошибку в своем первоначальном плане.
Его жена не собиралась в нем участвовать. Не мог же он ухаживать за той, которая не принимала его ухаживания.
После их первой брачной ночи Ирена не оставалась наедине с ним больше чем на несколько минут, хотя ей хватало ума не показывать, что она действует намеренно. Каждый раз, когда он пытался завести разговор, у нее внезапно возникало неотложное дело: обсудить с поваром меню или что-то другое с кем-то еще. Как только он заканчивал дела, она внезапно с головой уходила в собственные. И хотя дверь, разделявшая их спальни, оставалась незапертой каждую ночь, он не мог войти в ее покои и утолить свое жгучее желание, воспользовавшись правом мужа. Пока она считает, что пустить его к себе в постель – всего лишь ее долг, об этом не может быть и речи. Пусть ее страсть станет такой же сильной, как его.
Сдаваться Бенедикт был не намерен. Он готов и всегда будет готов идти на риск – в этом они с Иреной так похожи. В конце концов, именно поэтому они и познакомились. Когда лошадь безвестного захудалого барона победила на скачках одного из его породистых скакунов, граф был несказанно потрясен, узнав, что лошадь была объезжена не кем иным, как дочерью барона.
Вдруг обнаружилось, что оба они мятежные натуры и идеально подходят друг другу, Бенедикт и не подозревал, что такое возможно.
Ну а теперь пришло время выйти на новый уровень.
Бенедикт налил на два пальца бренди и стал ждать ее у камина в своем кабинете. Когда в тяжелую деревянную дверь постучали, он выпил янтарную жидкость, чтобы успокоить нервы, и приказал ей войти.
На ней было дневное платье голубого цвета. От его взгляда не укрылась печать раздражения у нее на лице, крепко стиснутые руки она держала перед собой.
– Вы звали меня, милорд?
Бенедикт будто бы не заметил прозвучавшего сарказма. Он указал на диван у окна.
– Присядьте, графиня.
Она растерялась, вероятно, не ожидая такого официального тона, однако подчинилась, приняв позу светской дамы: спина прямая, руки сложены на коленях, ноги скрещены в щиколотках и элегантно задрапированы платьем.
– У меня есть для вас еще один подарок, – сказал он.
Ее тяжелый вздох мог привести в действие паровой двигатель:
– Милорд…
– Бенедикт.
– …прекратите это.
– Вам не нравятся мои прежние подарки?
Их было уже семь. Серьги, ожерелья и браслеты из драгоценных камней самых разных оттенков.
– Они мне не нужны.
– Вы единственная женщина из всех, что я знаю, которой не нужны серьги и кольца.
– Должно быть, вы знали не так уж много женщин.
– Туше.
Бенедикт направился от камина к столу. Достал из ящика футляр. До дивана было всего несколько шагов, но под ее угрюмым взглядом и угрозой поражения путь показался куда длиннее.
– Возможно, этот подарок вы найдете более полезным для себя.
Она взяла коробку и молча открыла крышку. Ее брови сдвинулись, когда она вытащила тонкий серебряный предмет.
– Это, – сказал Бенедикт, садясь рядом с ней, – авторучка.
– Вижу.
– Вы окунаете эту часть, – сказал он, указывая на острый наконечник на конце, – в чернильницу, и она втягивает чернила в тонкий капилляр, в котором они удерживаются и через него же наносятся на бумагу, когда вы пишете. И можете писать очень долго, не набирая чернил.
Он наблюдал, как она боролась между упрямством и изумлением.
Победило упрямство. Она положила ручку в коробку.
– К чему мне такая несерьезная вещица?
– Вы пишете младшей сестре каждый день, Ирена. Я думал, вам так будет легче.
