Ее ноздри слегка раздувались, и он мог поклясться, что ее тело слегка качнулось в его сторону. Ее язык показался между пухлыми губами и облизал нижнюю. Внутри у него все сжалось.
– Спокойной ночи, – хрипло сказал он.
И, прежде чем смог остановить себя, наклонился и слегка коснулся губами ее губ. Вот так! Дайте ему золотую звезду! Он поцеловал свою жену.
Тея посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Спокойной ночи, – пробормотала она.
– Хочешь, я подоткну одеяло или ты сама?
Глаза Теи сузились на долю секунды, пока она не поняла, что он ее дразнит. Она отвела взгляд, но уголки ее губ дрогнули. Больше всего на свете ему хотелось снова поцеловать жену и убедиться, сможет ли он заставить ее стонать, как прошлой ночью.
Но он сам заварил эту кашу. И в том, что его не пускают в собственную постель, виноват лишь он сам.
Он устроился в комнате для гостей и раскрыл книгу в надежде, что у лорда Всезнайки найдется для него парочка мудрых советов.
Глава двенадцатая
Рвотокалипсис закончился.
Девочки проснулись и теперь, непоседливые, голодные, просили блинчиков. Тея еще не отошла от ярких снов и была взвинченная, разгоряченная и чего-то ждущая. Натянув легинсы, она последовала за девочками вниз. Дверь у Гевина была закрыта, так что он или еще спал, или…
Оказалось, он уже проснулся, принял душ и готовил кофе. Надо же! Ну ладно.
– Папа! – Амелия бросилась к нему и обхватила руками его ноги.
– Доброе утро, малышка, – сказал он, положив руку ей на голову. – Тебе уже лучше?
– Хочу блинсиков, – ответила дочка.
– Заказ принят, сейчас сделаем. – Он посмотрел на Аву. – Ты тоже хочешь блинчиков, егоза? – Дочка кивнула и прижала к себе плюшевую утку.
Гевин обернулся и посмотрел на Тею извиняющимся взглядом. Уголки его губ приподнялись в заискивающей полуулыбке.
– Доброе утро, – сказал он. – Кофе?
– Гм, можно. – Она прошаркала к стойке и уселась на один из высоких стульев. Мгновение спустя он поставил перед ней дымящуюся кружку.
– Хочешь, испеку блинчики?
– Я сама могу испечь. – Она поднесла кружку к губам. Кофе был вкусный, с ванильными сливками и сахаром.
– Знаю, что можешь, – спокойно сказал он. – Но, может, отдохнешь для разнообразия?
Это была передышка. Блинное перемирие. Глупо было бы начать спор из-за мелочей, хотя в последние дни только этим Тея и занималась. Но сейчас она смягчилась.
– Ну ладно. Пеки.
Гевин просиял, будто она только что позволила ему вернуться в спальню.
– А где Лив? – спросила Тея, вставая.
– Наверное, в подвале. Не видел ее.
Тея подошла к двери в подвал. Открыла ее и прислушалась, но ничего не услышала. Она прокралась вниз по лестнице, завернула за угол и чуть не расхохоталась. Лив лежала ничком на кровати, полностью одетая. Копна спутанных волос разметалась по подушке.
Тея на цыпочках попятилась назад.
– Я уже проснулась, – пробормотала Лив.
Тея обернулась.
– Прости.
Лив застонала и перевернулась на спину.
– Тяжелая смена?
– Ненавижу тех, кто ходит в ресторан на День благодарения! Конченые мерзавцы. Я уже видеть не могу тыквенный пирог, никогда в жизни не буду его печь.
Тея прислонилась к стене и отхлебнула кофе.
– Во сколько же ты вернулась?
– А сейчас сколько? – Лив зевнула.
– Восемь.
– Значит, четыре часа назад.
Тея поперхнулась.
– Ты работала до четырех?
– Ненавижу свою жизнь!
– При чем здесь жизнь? Работу.
– В День благодарения работала до четырех утра. Так что моя работа и есть жизнь.
Тея поднялась наверх. От картины, которую она увидела на кухне, у нее перехватило дыхание.
На высоких барных стульях стояли на коленях девочки. Так они могли дотянуться до мисок, в которых неловко помешивали тесто детскими венчиками, подаренными Лив. Гевин стоял между ними, обнимая обеих за плечи, чтобы никто из них не свалился со стула и ничего не пролил. Бормоча что-то ободряющее, он терпеливо наблюдал, как они занимаются тестом. То и дело кто-нибудь из девочек вопросительно глядел на отца, ожидая поддержки, и Гевин подбадривал их, нежно улыбаясь, целуя в макушки.
Ее сердце дрогнуло. Их собственный отец даже до развода с матерью никогда не занимался с ними хоть чем-то подобным. А ведь он бывал дома гораздо чаще, чем ее муж, однако они с Лив видели его реже, чем Ава и Амелия Гевина. Когда отец наконец ушел навсегда, Тея не слишком-то и переживала. Настоящего отца у них и так никогда не было.
Гевин поднял голову и поймал ее взгляд. Она не успела скрыть свои чувства. Гевин сдвинул брови. Тея выдавила из себя улыбку, приняла беззаботный вид. Ради девочек. Не ради него. И радостно сказала:
– Как здорово у вас получается!
Амелия поерзала на стуле и подняла венчик.
– Я все, папочка! – Тесто капало ей на руки и на стойку. Гевин промокнул капли и спросил у Авы, готова ли она.
Ава отрицательно покачала головой. Ее тесто еще не стало идеальным.
– Я помогу ей, а ты начинай печь, – предложила Тея.
Следующие десять минут они работали в молчаливом тандеме. Гевин переворачивал блины, Тея достала сироп, взбитые сливки и шоколадную крошку. Она убрала со стойки все лишнее и поставила перед дочками тарелки. Усадив девочек за еду, Гевин принес тарелки для себя и Теи. Они ели, стоя напротив друг друга, зорко наблюдая за дочками, в любой момент готовые кинуться на помощь, если сироп вдруг попадет дочкам на волосы. За едой они разговаривали только с детьми. Проглотив последний блинчик чуть ли не целиком, Гевин перегнулся через стойку.
– Я тут подумал…
Тея подняла голову. Гевин прикусил губу, не решаясь продолжать.
– Раз девочки поправились, устрою-ка я им маленький рождественский шопинг. А ты бы отдохнула дома, может, порисуешь или просто расслабишься. – Девочки оживились при слове «рождественский». Или, может быть, «шопинг». Оба эти слова действовали на них магически. – Что скажешь?
– Ну пожалуйста, мамочка! – попросила Амелия, размазывая сироп по щеке.
Разумеется, Тея не возражала. Вся ее тактика заключалась в том, чтобы держаться от мужа подальше, так что его уход из дома был только кстати. Правда, раньше рождественские праздники они проводили всей семьей. И все же было бы лицемерием обижаться на то, что он не предложил поехать всем вместе. Теперь так будет всегда. Ей нужно привыкать, да и девочкам тоже.
