– Мне все равно, какой титул у этой женщины. Никто не смеет пренебрежительно обращаться с моей женой! Никто!
– Не судите о ней слишком строго, милорд. Нам, женщинам, постоянно приходится отстаивать свои интересы с помощью самых разных ухищрений, а в высшем свете этого, к сожалению, добиваются за счет других дам.
– Будь она мужчиной, я бы вызвал ее на дуэль!
Из груди Ирены вырвался легкий смешок, столь же возбуждающий, сколь и неожиданный. Бенедикт удивленно посмотрел ей в глаза.
– Вы смеетесь надо мной?
– Ради бога, извините, – ответила Ирена, зажав рот рукой. – Просто… представила картину дуэли.
– Будьте осторожны, дорогая. Ваш смех так чудесно звучит, что ради него я могу пойти даже на убийство.
– Как романтично!
– Я же сказал, что сделаю все, чтобы доказать свою любовь.
– Может быть, это и хорошо, что вы уедете на несколько дней, – задумчиво произнесла она.
Назавтра Бенедикту предстояло отправиться по делам в свое поместье. Ирена ни за что не призналась бы, но ей совсем не хотелось, чтобы он уезжал.
Карета неуклюже провалилась в колею на грязной дороге. Кости корсета впились в грудную клетку, и Ирена вздрогнула.
– Вам дурно? – спросил Бенедикт.
– Поскорее бы снять это жуткое платье.
Он улыбнулся.
– Не знаю, уместно ли будет заметить, что я нахожу ваши слова чрезвычайно возбуждающими.
– Не слишком уместно.
– И все же, если вы решите снять упомянутое платье, я к вашим услугам.
Волна жара пробежала по ее коже, тело, казалось, мало заботила гордость Ирены, требующая ответить на реплику ханжеским негодованием. Гордость ее не могла противиться его чарам точно так же, как и тело. Особенно когда они танцевали сегодня вечером. В вальсе он держал ее совсем не по нынешней моде – они танцевали слишком близко даже для мужа и жены. Его рука, лежавшая на ее спине, прожигала шелк платья, Ирена до сих пор чувствовала жаркие прикосновения на своей коже. Музыка давно стихла, но ей еще долго казалось, что она кружится в вальсе.
– Мне жаль, что этот вечер прошел не так, как вы надеялись, – сказала Ирена, внезапно занервничав.
– Напротив. Я мечтал держать вас в своих объятиях. Так и вышло.
От его слов она задрожала, по рукам побежали мурашки. Сердце бешено колотилось, даже странно, что она смогла хоть что-то расслышать сквозь его гулкие удары. Как неразумно было позволить ему снова приблизиться, но еще глупее воображать, что она по-прежнему сможет держать его на расстоянии. Разве это возможно, когда ее тело требовало того же, что и его, когда ее сердце, казалось, решило последовать за его сердцем?
Карета замедлила ход и остановилась перед домом. Лакей открыл дверцу, и Бенедикт вышел на мощенную булыжником дорожку. Повернувшись, он протянул руку, помогая ей спуститься, и от теплого прикосновения ее снова бросило в жар. Сейчас, как и после предыдущих совместных выездов, он проводит ее до спальни и расстанется на пороге, целомудренно поцеловав ей руку. А потом час спустя присоединится к ней в библиотеке, чтобы почитать у камина.
Что-то подсказывало ей – сегодня он захочет большего. Или таково было ее собственное желание?
Он провел Ирену в дом, вместе с ней поднявшись по лестнице. Оба молчали, пока не оказались перед закрытой дверью ее спальни.
– Спасибо, что проводили меня, – сказала она.
Именно в этот момент он должен был поднести ее руку к своим губам. Вместо этого он шагнул ближе.
– Ирена, – хрипло начал он.
– Да? – выдохнула она.
Бенедикт наклонился к ее уху.
– Могу ли я поцеловать вас на ночь? – пробормотал он.
Нет. Разум требовал, чтобы она произнесла это слово. Но когда он уткнулся кончиком носа в ее подбородок, ее тело действовало само по себе, повернув лицо к нему.
Первое прикосновение его губ было легким, как перышко, она просто почувствовала его дыхание и даже подумала, не показалось ли ей. Но затем поцелуй стал настоящим, он прижался губами к ее губам, его рука ласкала ее локоны, пальцы другой переплелись с ее пальцами, как и их сердца. И вдруг все, с чем она боролась, – воспоминания, тоска и желание – выбросили белый флаг капитуляции. Она сдалась…
Бенедикт склонялся к ней все ниже, пока она не уперлась спиной в дверь спальни. Его губы прильнули к ее рту и проникли внутрь с такой страстью и нежностью, что ее сердце выскакивало из груди, будто она вознеслась на головокружительную высоту. Он прижался лбом к ее лбу.
– Вот теперь вечер действительно прекрасен. – Он отступил назад, подмигнув. – Встретимся на нашем заветном месте?
Всего лишь глупая повседневная традиция супружеской пары. Но их тайное свидание быстро стало для нее любимой частью дня. Она кивнула.
– Я приду.
Когда час спустя она вошла в библиотеку, он уже был там. Он сбросил с диванов на пол несколько подушек и расстелил перед камином большое одеяло. Ирена поставила свечу на ближайший столик, опустилась на одеяло и позволила ему взять себя за руку. Потом она смотрела, как он, присев на корточки перед очагом, разводил огонь. Оранжевое свечение разогнало тьму.
Бенедикт расположился позади нее, полулежа на диване, закинув одну руку за голову. Эта поза придавала его облику грубоватую мужественность, над которой хихикали на балах не пользующиеся успехом, подпиравшие стены дамы. Бенедикт посмотрел на Ирену и протянул из-под одеяла другую руку, коснувшись ее пеньюара.
– Я скучал по тебе, – тихо сказал он.
– Прошел всего час.
– Это так долго.
– Что мы будем читать сегодня?
Бенедикт протянул ей книгу, которую она никогда раньше не видела. Ее пальцы пробежали по тисненому названию, и к горлу подступил комок.
– Откуда вы знаете? – прошептала она.
– Ты как-то упоминала, что вы с Софией мечтали побывать в Америке и посмотреть на диких лошадей. Я немедленно заказал эту книгу. Ее доставили только сегодня.
От такого поступка ее сердце дрогнуло.
– Почему тебе так хочется увидеть диких лошадей, любовь моя?
Ее душили невыплаканные слезы. Разве можно когда-нибудь унять боль от потери любимой сестры?
– Потому что они свободны, – прошептала Ирена. – По ночам мы с сестрой строили планы побега. Переодеться мальчиками и спрятаться на корабле. Заказать билеты и притвориться сиротами, ищущими родственников за морем. Я бы сбежала. Я бы сделала это ради нее.
– Расскажи о ней, – тихо попросил Бенедикт.
– Она любила лошадей так же сильно, как и я.
– И была такой же великолепной наездницей?
