– А где была ваша мать?
– Моя мать почти не бывала в Эбберфилде. Сезон проводила в Лондоне, а лето – в нашем шотландском поместье. Я видел ее лишь по праздникам.
– Бенедикт, это ужасно! – Ирена подошла к нему. – Родители фактически вас бросили, – сказала она, остановившись в нескольких дюймах от него. – Как же они могли!
– Мне было лучше без них. Когда они появлялись, жизнь сразу становилась довольно неприятной.
– Почему? Конечно, знатные люди редко женятся по любви, но большинство из них все-таки сохраняют видимость приличия и поддерживают в семье вполне сносные отношения. Даже мои родители отмечали это.
– Возможно, мои родители ладили друг с другом несколько хуже, чем большинство знати.
Он сказал это с улыбкой, но стиснутые челюсти подсказали ей, что он вовсе не так бесстрастен, каким хотел бы казаться. Ирена подняла руку, помедлила секунду, а потом положила ладонь ему на щеку. Щетина отросла за день и колола пальцы, но его кожа была теплой и мягкой. С тихим стоном Бенедикт закрыл глаза и прильнул лицом к ее ладони, как цветок тянется к солнцу.
– Я так скучал по вам, Ирена, – сказал он.
– Я тоже скучала, – призналась она.
Со стоном он прижался лбом к ее лбу.
– Я в вашей власти, Ирена. С тех пор как я впервые увидел вас, я принадлежу себе лишь наполовину, потому что другая половина принадлежит вам. Прекратите мои мучения, любимая. Прошу вас. Поцелуйте меня. Позвольте мне обнять вас. Умоляю.
Она не смогла бы отказать ему в утешении, когда он так нуждался в нем, как не смогла бы отказать нищему, умирающему от голода. Ирена прижалась губами к его губам. Сначала слегка, потом все сильнее. Он снова застонал и быстро взял инициативу в свои руки. Вырвал книгу из ее пальцев и отбросил в сторону. Затем опустился на пол вместе с Иреной. Его губы скользили по ее разгоряченной коже. Жаркими, дразнящими поцелуями он покрывал ее шею, округлые, трепещущие груди. Его рука скользнула вверх, сминая и расстегивая платье, открывая ноги, двигаясь все выше, пока его пальцы не коснулись ее груди.
Она выгнулась навстречу ему, страстно желая этих прикосновений, с ее губ срывалась пылкая мольба, о чем – она и сама не знала.
– Любовь моя, – прошептал он. – Можно мне прикоснуться к тебе?
– Да… – простонала она. – Да…
Глава девятнадцатая
– Как у тебя дела, Тея?
Тея резко обернулась, уронив кисть, лицо ее покраснело.
– Что ты имеешь в виду?
С того вечера у камина прошло девять дней. Все это время Тея с Лив работали в кафе Алексис. Стоя за прилавком, Тея рисовала логотип ресторана прямо на кирпичной стене. Не за просто так. За эту халтурку она получит деньги. Ее первая оплачиваемая работа в качестве художника.
Лив со стуком поставила большую вазу на стол и скрестила руки на груди.
– То самое! Что с тобой, черт возьми, происходит?
– Ты о чем?
– Витаешь где-то, вся в своих мыслях, чуть что – психуешь. Всю неделю, сколько здесь работаем, все время молчишь, слова от тебя не добьешься. Ты будто бегаешь от меня. И вообще сама не своя.
– Да что ты, я в порядке, – солгала Тея.
Она и вправду избегала Лив. Глупо было отрицать. На то была причина – сестра всегда видела ее насквозь. На этот раз выслушивать язвительные замечания Лив Тея была не в силах. Да, она совсем запуталась, но ей хотелось самой разобраться в себе. В тот вечер у камина между ней и Гевином произошло что-то важное, и с тех пор все изменилось. Каждую ночь они подходили все ближе и ближе к последней черте, но всегда останавливались.
Но завтра вечером состоится командная рождественская вечеринка. После которой они с Гевином переночуют в отеле. Оба знали, что это значит.
Какая жестокая ирония! Лив была единственным человеком, которому Тея доверяла все секреты, всегда говорила правду. Теперь же ей снова приходится притворяться. На этот раз перед Лив.
За спиной вдруг раздался смех. Не веселое «ха-ха-ха», а ехидное хихиканье «ах-вот-в-чем-тут-дело!», как будто до Лив только что дошел смысл шутки, услышанной несколько часов назад.
– Охренеть! – фыркнула она.
Тея оглянулась через плечо.
– Что такое?
– Ну и ну! Как же я раньше не доперла! Но теперь-то, черт возьми, мне все ясно. – Лив снова рассмеялась.
– Может, расскажешь, что за озарение на тебя снизошло?
– Да уж скажу, – ехидно произнесла Лив и усмехнулась, скрестив руки. – Да ты же день и ночь мечтаешь о сексе с ним!
Горячая волна побежала по шее, Тея залилась краской.
– Заткнись!
Дверь кухни распахнулась, и появилась Алексис. Кот по кличке Чебурек следовал за ней по пятам.
– Кто это день и ночь мечтает о сексе?
– О боже, никто! – Тея вернулась к своей фреске.
– Не прикидывайся! Признайся, что так и есть! Я ведь знаю – он каждую ночь навещает тебя в спальне… – Последнее слово она произнесла с ужасным британским акцентом. – Еще немного, и ты уступишь. И если уж ты на пределе, представь, как возбужден он. Так ему и надо! Он сейчас как дикий зверь в брачный период. Спорим, в комнате для гостей все простыни затвердели, как и он сам.
– Фу, Лив! – Тея даже поперхнулась.
Лив пустилась танцевать джигу.
– Да ты просто сексуально озабочена! Помешалась на сексе! Признайся, так и есть!
Тея сунула кисть в банку и резко обернулась:
– Пусть так! Да, я помешалась на сексе! Попробуй тут не помешайся! Вы видели моего мужа? Это все равно что жить с парнем с картинки из календаря. Знаешь, бывают такие, где на фото голые по пояс мужики. Каждый день как новый месяц – вот он с собакой, с детьми, долбит стену, читает. И все время без рубашки, с голым торсом…
Алексис покачала головой.
– Ух ты, а я и не знала, что у вас творится!
Лив скрестила руки на груди и подняла бровь.
– Ну да, тело у твоего мужа действительно ничего.
– Ничего?! Это ты называешь ничего?! Его тренер придумал для него какие-то новые упражнения, знаешь для этих маленьких V-образных штук у парней повыше бедер? – Тея провела по бокам тазовых костей.
– Э-э…
– Вообще-то у Гевина они были всегда, но теперь действительно развиты. И щетина! А еще, Лив, знаешь, что он сделал сегодня ночью, когда я уходила? Он так бережно склонился ко мне. Ты понимаешь, о чем я? Склонился, будто какой-нибудь граф… Просто взял меня обеими руками и так почтительно наклонился, чтобы поцеловать. Я чуть концы не отдала!
Лив захихикала, ее смех напоминал кудахтанье умирающей курицы.
