Она обхватила себя руками.
– Не знаю, верю ли я тебе.
Гевин развернулся и бросился к пристенному столику у двери. Он схватил ключи и бумажник и сунул ноги в ботинки.
– Куда это ты собрался? – задыхаясь, спросила Тея.
– Мне нужно проветриться.
– Ты уходишь?
Он распахнул дверь и выбежал из дома.
Глава двадцатая
Гевин поехал прямиком к городскому парку. Он собирался ворваться в этот чертов парк и бить по мячам, пока руки не начнут кровоточить, а боль от ссадин не заглушит боль в сердце.
Он подъехал к зоне для отработки ударов на бейсбольной площадке и оставил фары включенными. Вытащил из багажника спортивную сумку с битой и дюжиной мячей, которые всегда перекатывались на дне.
Сильным рывком он перебросил сумку через забор. Затем, разбежавшись, легко перемахнул через ограду и спрыгнул на площадку. Если поймают – ну и пусть. В конце концов, что они сделают? Выпишут штраф? Арестуют? Да он только рад будет оказаться в тюрьме.
Гевин вытащил первый мяч и взялся за биту. Подбросил мяч в воздух и замахнулся. Бита удовлетворенно ответила «хрясь!» и отправила мяч в сетку на другом конце.
За ним последовал еще удар. Потом третий. Гевин засучил рукава.
«Ты разбил мне сердце, Гевин». Четвертый мяч присоединился к своим братьям в конце площадки.
«Не знаю, верю ли я тебе». Он так сильно ударил по пятому мячу, что тот тут же отскочил назад и чуть не снес ему коленную чашечку. Чтобы отомстить ему, Гевин ударил по нему снова и послал ко всем чертям.
Это ему так понравилось, что он повторил то же самое шестому мячу. К седьмому Гевин перестал ругаться и заговорил прямо с Теей.
– Ты тоже разбила мне сердце, – проворчал он. Бах! Мяч влетел в сетку. – Оно разбито не у одной тебя.
Восьмой мяч.
– Ты меня вышвырнула!
Девятый мяч в сетке.
– Знала бы ты, каково это!
Десятый мяч чуть не лопнул по швам.
– Что, черт возьми, я должен был делать?
Откуда-то из темноты послышался голос с аристократическим британским акцентом.
– Ты должен был бороться за нее.
Одиннадцатый мяч чуть не пробил дыру в сетке.
– Она сама прогнала меня!
– Она тебя проверяла.
– Хрен собачий! – От двенадцатого мяча чуть не треснула бита.
– Почему ты перебрался в гостевую комнату?
Гевин подошел к сетке и начал кидать мячи назад.
– Вижу, вопрос тебе не понравился. Не хочешь отвечать на него.
– Я не обязан тебе отвечать, лорд Волосатая Грудь. – Гевин снова взялся за биту.
– Ты хотел наказать ее.
– Она лгала мне три года, – прорычал Гевин, отбивая очередной мяч.
– Но ты наказывал ее не за это.
Хрясь! Еще один мяч полетел в сетку.
– Ты винил ее в том, что она сорвала розовую вуаль с вашего брака.
– Хрен собачий!
– Она открыла тебе все, что ты предпочел бы не знать.
– Отвали!
– А ты боялся правды.
– Да пошел ты…
Гевин отбросил биту и принялся швырять мячи в сетку на дальнем конце поля, пока в конце концов не осталось ни одного. Тяжело дыша, обливаясь потом, он наклонился и уперся руками в колени.
Тея была права. Лорд Узкие Штаны был прав. Весь гребаный книжный клуб был прав.
Он сам притворялся. Он все время притворялся до той ночи. Притворялся, что у них все в порядке, потому что так было легче, чем смотреть правде в глаза и признать, что они отдаляются друг от друга, что он теряет жену. Да он и сейчас притворяется, рассчитывая вернуть ее с помощью книжных советов, нежных поцелуев и романтических свиданий. Потому что так легче. Легче считать, что все можно исправить, и позабыть обо всем, что уже разрушено.
Потому что тогда от него ничего не потребовалось бы.
Не потребовалось бы копаться в собственной душе. Искать ошибки в своем поведении. И в голову не приходили бы жуткие, нестерпимые мысли вроде той, от которой у него сейчас скрутило живот.
Она снова пошла учиться, ты ей больше не нужен. Если только не завоевать ее доверие…
Гевин схватил мячи и засунул их обратно в сумку. Весь в грязи и поту, с порванным рукавом он сел в машину и резко рванул с места, оставив на гравийной дорожке глубокий след от шин. Когда он въехал на подъездную дорожку, в доме было темно. Свет на крыльце не горел. Ни голубого свечения от телевизора. Ни теплого желтого света сквозь занавеску в спальне. Гевин с громким стуком взбежал по ступенькам на крыльцо и распахнул дверь. Он перепрыгивал через две ступеньки. Дверь в ее спальню была закрыта. Если она заперта, значит, его дела плохи. Гевин взялся за ручку. Прислонился лбом к косяку.
Только бы дверь была открыта!
Ручка повернулась под его пальцами. Спасибо тебе, боже, черт бы тебя побрал!
В комнате стояла кромешная тьма, но он разглядел на кровати две фигуры. Одна, с огромным пушистым хвостом, удобно расположилась на стороне Гевина. Другая, укрытая толстым одеялом, быстро повернулась, когда он вошел.
– Я… я дома, – тупо сказал он.
– Хорошо, – тихо ответила она.
Гевин щелкнул пальцами, и Баттер, обиженно вздохнув, отодвинулся к изножью кровати. Давай уматывай. Тебя хотя бы пускают к ней в постель. Тея привстала, собираясь возразить.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – прервал он ее.
– Гевин, я устала от всего этого. Больше не могу.
Он обошел кровать и опустился на колени.
– В школе я влюбился в девочку. Она была х-хорошенькой, пользовалась успехом. Наконец я набрался смелости и п-пригласил ее на свидание, а она меня высмеяла. Посмеялась над моим заиканием прямо мне в лицо.
– Печальная история, Гевин, только…
– А дальше было еще хуже. П-примерно через неделю по школе начал ходить список. Первая Десятка Сексуально Озабоченных Парней… – Он остановился, чтобы унять горечь от давнего унижения. – Это был позор на всю школу. Я значился под номером один. Все это придумала та самая девушка.
Тея потерла виски.
– Тея, я никогда не был гигантом в сексе. Я был… я поздно созрел. До колледжа оставался девственником. И всегда… – Он прерывисто вздохнул. – Всегда боялся, что в нашем браке я люблю сильнее.
– Гевин… – выдохнула она, взгляд ее смягчился.
– Всегда думал, что ты бы никогда не вышла за меня, если бы не з-залетела.
