Зверье в панике срывается с мест, вскакивает со спокойных согретых лежбищ, выбегает из-под густых кедров. Его охватывает страх и безумие. Инстинкт гонит зверей спасаться наверх – к перевалу. Они несутся огромными скачками лесом по склону, не разбирая пути, без троп, перемахивая через упавшие деревья. Трещат ветки, охает глубокий мох, осыпаются выбитые копытами камни. Бегут в ужасе маралы, косули, кабарги, забиваются в глубокие норы бурундуки и белки. Мечутся меж ветками и громко вопят от отчаяния птицы. Глаза животных расширились, уши прижаты назад, дыхание рвется. А наверху их уже поджидают хладнокровные убийцы. Звери несутся по бурелому прямо навстречу смерти, летят тяжкими высокими рывками. Они вылетают на границу леса и вот теперь оказываются прямо перед стрелками, на открытом месте, как на манеже, и стрелки хладнокровно их расстреливают. А сзади и снизу из-за густого леса медленно поднимается адская грохочущая машина.
Или расстреливают зверя прямо с вертолета. Обычно – на открытых местах, выше границы леса, где животным и спрятаться негде. Егерь наводит пилотов на место, где пасется стадо козерогов или архаров. Или где идет, качая огромными рогами, бык марала со светлыми боками. Машина с высокого синего неба устремляется вниз к самому склону и гонит зверей, которые в панике несутся спасаться туда, где спасения нет, ведь горы открыты на все стороны! Спасения нет, надежды тоже. Стадо бежит по открытому снежному склону, копыта проваливаются в снег. Открывается широкая дверь вертолета, морозный ветер бьет внутрь машины. Охотники в азарте, над их головами – грохот винтов и вой двигателя, внизу – вихри снега, мятущиеся беззащитные животные. Охотники хохочут, кричат, срывая голоса, в их глазах безумный блеск. Охотники привязаны ремнями к потолку салона, чтобы не вывалиться наружу, в руках у них винтовки. Браконьеры высовываются из проема, железный пол дрожит под их ногами, винтовки ходят в руках ходуном. Они начинают палить по горным козлам и баранам, по маралам с близкого расстояния, почти в упор. Промах, промах, попадание, опять промах, попадание. Звери, подкошенные пулями, валятся в снег. Их густую шерсть заливает алая кровь, кровь окрашивает снег. Уцелевшие звери в панике бегут дальше, проваливаясь в сугробы.
Когда «веселый» расстрел заканчивается, вертолет зависает в паре метров от склона, и охотники спрыгивают на землю, чтобы забрать туши. Бараны и козлы лежат на окровавленном снегу, задрав рогатые головы и вытянув копыта, их широко открытые глаза остекленели. Браконьеры тащат еще теплые туши к дверному проему вертолета и забрасывают их внутрь. Руки, штаны, железный пол – все испачкано кровью. Кровавые пятна остаются на снегу, в примятых ямках от туш. Ревет мотор, свистят винты, завис над склоном вертолет. Наконец все тяжелые туши погружены, охотники взобрались на борт, дверь захлопнулась, и машина набирает высоту, беря обратный курс на базу. На базе хладнокровные и довольные убийцы будут пить, веселиться, гулять с девками, хлестать свои красные толстые животы и задницы свежими вениками в жарко натопленной баньке. И примутся бахвалиться друг перед другом, кто и сколько поубивал беззащитных животных в чистом поле с вертолета.
Но веселье и нажива на этом не закончены. Через какое-то время отделанные таксидермистами гордые головы и бюсты козлов, баранов и маралов с роскошными рогами украсят загородные дома самих охотников и их друзей. А деликатесное мясо исчезающих краснокнижных животных отправится в модные рестораны больших городов («не желают ли господа блюда из таежной дичи?») – и за хорошие деньги. Браконьерам нет никакого дела до того, что убитые ими животные относятся к угрожаемым или вовсе к вымирающим видам. Что, расстрелянные ими или перепуганные до смерти, самки животных зимой носили в себе будущих детенышей и теперь у уцелевших самок случатся выкидьтттти. Что теряют свою последнюю пищу вымирающие редкие хищники, такие как, например, снежный барс…
Я думаю обо всем этом, лежа на пахнущей конским потом попоне под широкой и мягкой кроной высокого кедра. Неподалеку струится холодный чистый ручей. Фиолетовый вечерний амфитеатр Акташа золотит по вершинам заходящее солнце. Я вижу вдалеке сверкающую точку, которая бесшумно летит высоко в темнеющем холодном небе. Это вертолет, который возвращается с очередной барской охоты нашего времени. Чьи окровавленные туши лежат там сейчас на железном полу?
Из прозрачной тайги бесшумно возникают мои спутники. Они спешиваются, расседлывают коней, а я ставлю кипятить в котелке воду для свежего чая.
– Опять ничего! – говорит Сергей.
– Поднялись на гребень, смотрели во все стороны, слушали. Никого! Ни звука! – добавляет Николай.
Они уводят привязать на ночь коней. Трещит костер, кипит в котелке вода. Быстро темнеет. Тайга затихла, вокруг безмолвие.
Таежник Володя
Делать нечего. Надо продолжать поиски зверя. Наутро едем дальше. Спускаемся Акташом обратно к Арыскану и двигаемся вниз по его течению едва заметной тропой, окруженной тесными склонами, по которым стоит глухая тайга. Потом поворачиваем направо и начинаем подниматься темным ущельем притока Арыскана – речкой Чичке-Карасу. Наш путь – узкая лесная тропа, каменистая и все круче уходящая вверх. Наверху ущелья дорога постепенно становится более пологой, и мы выезжаем на узкую длинную поляну по правому берегу речки, где и встаем лагерем. На въезде на поляну слева растет большой кедр, у подножия которого местные охотники соорудили что-то наподобие шалаша. К стволу дерева привязаны несколько длинных, расходящихся, как велосипедные спицы, жердей, на которые наброшена толстая целлофановая пленка. Пленка старая и рваная во многих местах, с лужицами воды на прогибах, с засохшей грязью по краям. Складываем туда, под пленку, к корням дерева, седла и попоны, сгружаем сумины с провиантом. Там же, как в норе, собрались заночевать и наши проводники. Мы же с Сергеем К. ставим на поляне свои палатки и принимаемся за костер.
В этот момент неведомо откуда появляется таежник Володя.
– Здорово, мужики! – говорит он и с удовольствием угощается сигареткой. На нем теплая грязная фуфайка, резиновые сапоги, растрепанная зимняя шапка, нахлобученная на редкие волосы.
Николай и Сергей радостно приветствуют земляка-катан-динца Володю.
Володя – первый человек, которого мы встретили за несколько дней. Откуда он вообще взялся здесь, в этих глухих местах?
Володе лет пятьдесят, он широко улыбается беззубым ртом, в котором торчат в разные стороны несколько кривых желтых клыков. У него крупные черты лица, мясистый нос, мне он сразу напомнил немца.
Володя-таежник (фото В. Рыжкова, 2011 г.)
Так и есть. У Володи-таежника оказывается немецкая фамилия. Он местный из Катанды, добрый сосед Сергея и Николая. Его отец и все его предки были немцы, которых давным-давно жизнь занесла в Сибирь. В Сибири они и остались, прижились, обрусели.
– У меня тут избушка! – показывает Володя вверх по долине.
