– И что, опять видения у тебя были какие?
– Нет. В тот раз не было. Ничего не помню. Только шибко плохо мне было. Чуть опять не помер… Врачи потом только рассказывали. Как привез меня сосед, они и спрашивают его – что, мол, опять случилось с Володькой? Тот и говорит – пчелы его сильно покусали, рой на голову сел. Те смотрят, а понять ничего не могут. Башка у меня вся распухла, раздулась, красная, глаза заплыли, губы тоже толстые, распухшие от укусов. А вся рубашка и штаны у меня в блевотине и моче, мокрые, воняют. А сам я без сознания и лежу перед ними мокрый, холодный, трясет меня всего. Врачи наши понять не могут, что к чему. Понимаете? Не сходится у них по симптомам ничего!
– А что именно не сходится-то? И что дальше-то?
– Во-о-от! А потом выяснилось, что блевал-то я не от пчел вовсе! И что вырубился я не от роя!
– А от чего же?
– От пива!!! – хохочет Володя, и так же заливаются вслед ему Сергей и Николай, знающие эту историю наизусть. – От пива!!! Пивом я отравился в тот раз! Пиво теплое было, видать, тоже скисло или еще что – вот я и траванулся им! Еле откачали! – хохочет Володя-таежник, хохочет Николай, хохочет Сергей, заливается смехом Иван, хохочем и мы, я и Сергей К. Как тут не хохотать – все думали, что Володю пчелы так покусали, а он пивом отравился! Смешно ведь!
Расходимся наконец спать. Я и Сергей К. уходим в свои палатки, Сергей, Николай и Иван забираются в свою нору под кедром. Перед тем как залезть в палатку, я вижу в темноте удаляющуюся сутулую спину Володи-таежника. Он медленно бредет в ночь к своей таежной избушке.
Пустая тайга
Все наши попытки добыть трофей, все наши настойчивые блуждания по обширной тайге Арыскана терпят полное фиаско. Вокруг – пустота! Все, что мы видели, это несколько запуганных козерогов. Один приблудный марал под ночным обрывом. Два молчаливых, крадущихся по склону быка. Несколько маралух и молодых бычков – вот и все, что мы отыскали за почти неделю упорных поисков.
С каждым днем мы замечаем все больше примет глубокого запустения местной природы.
Звериные тропы на лесных полянах хорошо видны, но все они давно заросли травой – никто по ним не ходит. Сама трава стоит нетронутая животными. Встретившиеся нам однажды охотники ехали злые, с пустыми руками. Вспоминаю косулю, что билась в Володином капкане, – сколько еще таких воровских капканов расставлено на местных лесных тропах. Сколько разбросано скрытых стальных петель, в которые попадается и гибнет местное зверье. Сколько прилетает вертолетов, которые каждый божий день вертятся над головой. По всем окрестным горам вечером и утром стоит мертвая тишина. Хотя вся тайга должна в этот сезон звенеть от рева быков, от треска их сшибающихся рогов.
– Как будто здесь нейтронная бомба взорвалась! – роняет в сердцах мой друг и охотник Сергей К. – Лес стоит, трава растет, а все живое погибло!
Картина и правда удивительная. На десятки километров вокруг нас растет густая, богатая тайга, текут чистые ручьи и речки. По большим лесным полянам стеной стоит высокая сочная трава, достающая до лошадиного брюха. И – ни-ко-го! Эти горы могут легко прокормить тысячи маралов и козерогов, однако же вокруг нас никого нет. Беззвучная таежная пустыня на многие километры вокруг.
Мы догадываемся, почему так получается. Все местное население по осени отправляется в лес добывать мясо своим семьям. Рядом с ними гоняются за зверем трофейные охотники, купившие дорогие лицензии. Начальство и военные хлещут зверя с вертолетов. По всем тропам раскиданы браконьерские капканы и петли. Государственных егерей сократили, с браконьерством никто не борется, контроля над охотой нет никакого. Местное население выбивает самок на мясо, трофейные охотники и начальство лупят крупных самцов ради больших рогов. Животная мелочь гибнет в капканах и петлях. Раненых и недобитых, вовремя не вынутых из капканов и петель, сжирают волки. Так вот и запустела горная тайга. Заросли высокой травой маральи тропы. Та немногая живность, что еще уцелела, круглые сутки стоит и прячется в лесу. Быки боятся подать голос, козероги страшатся выйти из расщелин, чтобы попастись. Если не навести здесь хотя бы элементарный порядок, толку не будет никакого, так и будет стоять тайга пустая, молчаливая, брошенная.
Надо бы разумно ограничить заготовки местных жителей, поощрять охоту на волков, полностью запретить полеты вертолетов в сезон охоты, регулярно чистить тропы от петель и капканов. Еще лучше – запретить года на три-четыре охоту вообще. Тогда живность быстро восстановится – места ведь здесь щедрые, богатые кормами.
А мы возвращаемся с пустыми руками. Утром к костру сверху приходит Володя – попрощаться. Он, как обычно, весел и полон жизни.
– Как же ты тут один все время, в тайге-то? – спрашиваю я его напоследок.
– Да мне тут хорошо. Привык я. Когда долго сижу дома в деревне – тянет сюда. Не могу долго в деревне жить – надо мне в лес, в горы ехать.
– Это точно! – кивает головой Николай.
– Мы когда неделю-другую сидим в деревне, психовать начинаем, в тайгу нам надо, – прибавляет Сергей.
Мы пускаемся в обратный путь. Спускаемся по Чичке-Кара-су к Арыскану, потом поднимаемся правым притоком Арыскана на Ороктойскую тропу на перевал, а по ней спускаемся прежним путем к Аккему. Перебредаем спавший Аккем у начала перевала Кузуяк и дальше за час поднимаемся на его пологую вершину. Так мы минуем необходимость снова переплывать Катунь. За вершиной Кузуяка нас ждет крутой спуск к Катуни и к селу Кучерла, где уже ждет машина. Николай и Сергей садятся с нами в машину, а Иван связывает лошадей веревками, выстраивая из них небольшой караван. После чего пускается на головном коне галопом в сторону родной Катанды, чтобы уже к вечеру быть дома. За ним в связке скачут остальные лошади, они тоже хотят побыстрее попасть домой. Иванова спина скрывается в поднятой их копытами пыли.
Жизнь высоко в горах
(Джазатор, река Джазатор, перевал Жумалы, река Тара, перевал на Елангаш, плато Янкуль, реки Чаган и Талдура, село Бельтир, Карагемский перевал, ущелье и семь бродов Карагема, староаргутская дорога)
Весь Алтай – разный.
Есть Алтай степей, Алтай черневой тайги, Алтай березовых и тополиных рощ, Алтай хлебородных полей и душистых трав, Алтай высокогорных болот и тундр, Алтай цветущих альпийских лугов. А есть еще поднебесный Алтай скал, снежников и ледников. Остановишься, оглядишься вокруг и увидишь вблизи и вдалеке многоцветный Алтай. Алтай золотой, Алтай зеленый, Алтай синий, Алтай сиреневый, Алтай бирюзовый, Алтай белый… Порой неспешно поднимаешься в гору и за пару часов последовательно переезжаешь из одного Алтая в другой. Начинаешь свой путь среди берез и теплых полян на берегу тихой речки и дальше въезжаешь в просторный сосновый бор, вьтттте которого повстречаешь темные ели и пихты. Над ними встают на пути пушистые кедры, за кедрами тянется ледяное высокогорное болото, на топких берегах которого заканчивается последний, уже карликовый, лесок. Болото переходит в тундру и обратно в болото, покуда не исчезнет самая последняя чахлая травка и не останутся на пути одни только зелено-черные лишаи и мхи, крепко прилипшие к голым серым камням. А еще выше откроются сплошные безжизненные каменные осыпи заоблачных гольцов. Там властвуют снег и лед, холод и безмолвие.
