Август – пора сенокоса. Там, где растет самая высокая и сочная трава, ее широкие полосы огораживают высокими заборами из жердей, чтобы не потравил пасущийся рядом скот. Когда приходит пора сенокоса, люди выезжают на свои покосы на несколько дней, а то и больше и живут там в домиках или палатках. Главное для них – дождаться сухой и устойчивой солнечной погоды. Тогда, как только просохнет утром роса, принимаются косить – весь световой день, с коротким перерывом на обед. В наши дни, когда появились убористые итальянские косилки на экономичном бензиновом движке, можно скосить целое большое поле одному мужику и всего за один день. Раньше же на это уходило три дня, и убирали его вручную косами втроем-вчетвером. Сена необходимо заготовить столько, чтобы хватило на всю долгую зиму тем животным, что остаются с хозяевами в Джазаторе: дойным коровам и рабочим коням. Когда скошенное сено просохнет на поле в валках, его собирают вилами в коты, из копен в стога. Стога или остаются на поле или перевозятся на грузовиках в село, где встают во дворах хозяйских домов.
Заготовка сена в августе и заготовка дров в сентябре – октябре – два жизненно важных цикла, определяющих календарь жителей высокогорья. В этом году лето выдалось сухое и без дождей, трава не выросла, сена будет мало.
– Придется задорого в Алтайском крае сено теперь покупать! – сокрушаются местные хозяева…
Мы продолжаем неторопливо подниматься долиной Джазатора. Мимо проплывают поляны, стоянки, всюду видны хлопоты, идет своя жизнь. В нескольких километрах от села в устье реки Тюнь (ночь) была недавно выстроена и запущена мини-ГЭС рукавного типа. Вода бурной Тюни отводится в сторону от русла в трубе и вращает два гидроагрегата. Их мощности хватает на все село. А прежде свет подавали от дизель-генераторов лишь на несколько часов в день. Теперь стало хорошо, говорят джазаторцы. Они принялись активно покупать бытовую технику – телевизоры, холодильники, стиральные машины, ведь надежное электроснабжение есть круглый год.
В долине множество признаков того, что скотоводы жили здесь с самой седой древности. Скот пасется среди огромных курганов, стоянки построены у торчащих из земли древних камней. Этих древних свидетельств множество по обоим берегам Джазатора.
У километрового столба с цифрой 18 мы спускаемся направо к реке. Здесь через Джазатор переброшен большой новый мост на стальных фермах, поверху обложенных прочным деревянным брусом. Мост крепкий и высоко приподнятый над водой на случай сильных паводков. Стальные элементы моста привезли сюда с Укока. Мост соединяет берега Джазатора и выводит прямо к главному скотопрогонному тракту из села на плато Укок – долиной левого притока Джазатора речки Ильдегем. Мы с ходу переезжаем мост и тут же встаем лагерем на большой поляне на левом берегу Джазатора недалеко от воды. Мы проехали чуть более двадцати километров не спеша, за три с половиной часа. И набрали совсем немного высоты от села – всего-то метров сорок.
Волки
Много испытаний сопровождают жизнь пастухов алтайского высокогорья. Может на все лето установиться злая засуха и не уродиться трава. Или зимой вдруг выпадет такой глубокий снег, что животным сложно будет докопаться до травы и они начнут слабеть и падать от голода. И тут к ним точно подберется третья напасть – волки.
Волков в окрестностях Джазатора, да и вообще в алтайских высокогорьях пропасть. Ущерб от них огромный. Каждый год хищники вырезают сотни голов домашнего скота. Режут всех подряд: коней, коров, овец, яков.
– Летом, когда у волчиц рождаются щенята, пастухи смотрят и ждут – что будет дальше? Волки или домашний скот после этого резать начинают, или, наоборот, только диких зверей берут – маралов, косуль, лосей, кабанов. Почему? Никто этого не знает. Если на диких животных переходят, пастухи радуются – думают, хорошо, пронесло! А если на домашний скот бросаются – считай что беда!
Петр рассказывает нам про волков вечером у костра на берегу Джазатора, где мы остановились недалеко от моста. Вокруг поляны растет лес, невдалеке за деревьями пасутся наши лошади.
– Волка сразу видать, я часто их встречаю. У волка хвост всегда книзу висит. А у собаки кверху подымается. – Петр рубит ладонью воздух полого и вниз.
– Они большие в этих местах? Как Тайга?
Собака лежит рядом и повернулась к нам, услыхав свое имя.
– Бо-о-ольше! Намно-о-ого! Они здоровые здесь!
– А бывало, чтоб на человека нападали?
– Нет, такого у нас не было. Волк человека боится, даже ненавидит. Встретишь его когда, то он аж лютует, дрожит весь от злости. И никогда не смотрит человеку в глаза! Всегда вот так вот глядит…
Петр изображает, как глядит на человека волк. Он немного отворачивается от нас, садится почти что спиной, наклоняется, повертывает голову вниз и вбок, глядя на нас исподлобья, хмуро, не прямо, но боковым зрением.
– У волка взгляд оченно страшный, тяжелый. А у человека, видать, еще страшнее! Вот волк и не глядит никогда нам в глаза. Боится встретиться взглядом с человеком-то, выходит что так. Боком, боком так посмотрит исподлобья и убежит в лес.
– А собака?
– А что собака? Собака до смерти волка боится! Куда ей против волка-то. Зачует его, начнет скулить, трястись, к земле прижиматься. А потом вовсе забежит под брюхо лошади, спрячется между ее ног и ноет там. Волк ее враз порвет, если повстречает!
– И здесь, по реке Джазатор, тоже есть волки?
– Как не быть – есть, конечно. Недавно вот опять корову задрали – во-о-он там, чуть ниже по течению.
Петр сидит у костра и ждет, когда в его кружке остынет чай. Его круглое лицо с жидкими усиками и глубокими морщинами у глаз перекашивает гримаса боли.
– Что с тобой такое, Петр?
– Рот у меня болит! – Петр хватает и оттягивает далеко вниз нижнюю губу и тычет пальцем, чтобы я посмотрел. Я вижу, что нижняя десна у него вся сочится кровью, как бы гниет изнутри.
– Что это у тебя? Может, цинга?
– Да не знаю я! Оченно больно! Горячий чай пить не могу – горит все во рту. Вот от там хотят пенсионный возраст поднять до 65 лет, а ведь у нас мужики и до 55 не доживают. Вот мне например 53, а я больной весь! Доживу вот еще два годика, до 55, и все! – Петр пытается рассмеяться, но только хватает рот ладонью, кривясь от резкой боли. – У нас здесь северный коэффициент действует – мужики на пенсию в 55 выходят, женщины в 50. Вот как от там ловко все рассчитали: доживают мужики до 55 – и на кладбище. И пенсию платить не надо!
– Да что ты! Брось! О чем ты думаешь! Мы с тобой еще долго по горам ходить будем! – пытаюсь я утешить Петра.
А сам думаю про то, что давно уже приметил: мужчины высокогорья всегда выглядят намного старше своих лет.
– Толя! Тебе сколько лет? – спрашиваю я Толю, который сидит рядом с Петром и дымит сигаретой.
– А сколько дашь?
– 30? 35?
