В тот последний день похода Андрею, нашей главной надежде и старшему из наших проводников, было очень скверно. Накануне, на последней перед итоговым спуском стоянке в верховьях речки Тургунды, все немного расслабились, выпив по нескольку рюмок охлажденной в ручье водки, под ароматный и густой борщ, сваренный на костре в закопченном котелке. Андрей, однако, не остановился на этом и добавил перед сном к борщу и водке целую упаковку обезболивающего, кажется анальгина. Вроде как у него разболелся зуб. Он взял и проглотил после водки десяток таблеток. И завалился спать в палатку.
Андрей из Катанды (фото В. Рыжкова, 2012 г.)
Смесь водки и анальгина дала сильный эффект, и наутро его глаза были малоподвижными и мутными, смотрели в разные стороны, а ноги на крутых склонах заметно заплетались. На диком спуске по речке Деты-Кочек тропа то и дело возникала и пропадала, двоилась и троилась, терялась в высокой мокрой траве. Спуск по речке был очень крутой, по лиственничной и кедровой тайге, по падающим луговинам с заболоченными ручьями, невидимо журчащими в траве. Там-то Андрей, накаченный анальгином, смешанным с борщом и водкой, пустил нас долго плутать по почти отвесным скользким туманным склонам. Мы бесконечно мотались по дремучему лесу в призрачных горах, прежде чем вышли в тот день к Катуни.
Алтайские старожилы-аборигены ходят и ездят по горной тайге совсем не так, как это делают туристы. Туристам нужна набитая ухоженная тропа с ее пологими уклонами и плавными поворотами, с пропиленными стволами и прорубленными ветками. Местные же едут туда, куда им нужно. У них с детства опыт и психология охотников и следопытов. Они отыскивают ключи к тайге не под фонарем, где светло, не на удобных старинных пастушеских тропах, а там, где живет дичь, где ходит или стоит зверь, где их ждет верная добыча. Если им надо куда-то проехать, они едут напрямую, вне зависимости от того, есть там дорога или нет.
Местные жители уверены, что в принципе проехать, пройти, пробраться, протиснуться, пролезть (если надо – перебрести или переплыть) можно практически везде, даже в самых узких и каменистых ущельях, в самой густой и заваленной мшистыми стволами тайге, даже перед лицом бурных, с белой непрозрачной водой и опасных, с глубокими омутами и промоинами горных речек. Так оно чаще всего и бывает. Местные мужики пролезают везде, по самому невообразимому горному бездорожью. Если придется, то они, обливаясь потом и матерясь, буквально прорубают себе путь топорами или пропиливают его двуручными пилами. Если понадобится, то они построят через бурные реки мосты из бревен и плавника. Если надо, переплывут смертельно опасные стремнины вместе с конями и поклажей.
Так и в нашем походе, когда Андрей не знал, где именно проходит тропа (часто давно заброшенная и заросшая травой), он просто решительно брал нужное нам направление – через косогоры, каменистые осыпи и плотные колючие заросли карликовой березы, из которой однажды выпрыгнула и бросилась огромными скачками вниз по крутому склону прочь от нас молодая косуля (местные называют их козами).
В последний день, когда тропа вдоль Качка (так для простоты зовут речку Деты-Кочек местные жители) то и дело пропадала, накаченный водкой и анальгином Андрей, миновав пустую пастушескую избушку почти у самой вершины, вдруг свернул резко вправо и вниз – по круто падающему вниз узкому травянистому ущелью, далекое дно которого терялось в густом мокром и холодном тумане. Мы вели за ним коней в поводу, повисали на поводьях, скользя и заваливаясь в мокрой высокой траве. Вода затекала нам за шиворот, ноги вязли в болотистой почве, разъезжались в стороны. Стравив таким образом метров триста по вертикали, мы в итоге уперлись в узкое, окаймленное большими скалами горло ущелья, в которое с шумом прорывался и обрушивался дальше вниз Качок. Дороги впереди не было никакой, и нам пришлось выбираться обратно наверх, рыская глазами в поисках потерянной (и существующей ли вообще?) тропы. Всюду вокруг нас были тропы-обманки: летом по горам свободно ходят табуны коней, покрывая травянистые склоны паутиной тропинок, в которых трудно не заблудиться.
Наконец где-то еще выше по склону, наискосок, мы увидели торную, натоптанную тропу, выбрались на нее и, приободренные, снова двинулись вниз в сторону Катуни. Однако десятью минутами позже и эта тропа исчезла. Порыскав по заросшему лиственницами высокому каменистому уступу, проехав дугой влево вниз по зеленой окружности травянистого цирка, мы мокрой цепью из лошадей и людей покатились вниз по крутой луговине очередного косогора, нещадно поливаемые холодным дождем. На этот раз нам повезло, и спустя полчаса мы попали на прочную, натоптанную многочисленным скотом тропу в низовьях Качка. Эта тропа, идущая мимо нежилых стоянок по зарослям малины и красной смородины, которые мы рвали и ели прямо по ходу, тропа, которая то и дело вела нас по самому руслу, по каменистому дну, быстрой и прозрачной речки, вывела нас, измученных, на берег Катуни – к счастливому завершению нашего одиннадцатидневного похода.
Младший из проводников, Иван, был в тот день очень зол на Андрея, который вел группу впереди, в то время как Иван по обыкновению замыкал и страховал ее. На все эти поиски и утомительные рысканья по тупиковым ущельям, на мучительные взбирания вверх по отвесным косогорам после очередного таежного тупика у нас ушли добрые полдня. Наши несчастные лошади совершенно выбились из сил и стояли теперь у прибрежных мокрых берез неподвижно, тяжело дыша, даже не думая щипать траву. Так всегда бывает с этими четвероногими тружениками после долгого изнурительного перехода, когда им требуется какое-то время, чтобы прийти в себя и снова начать пастись, восстанавливая силы.
– Не пойду я больше с Андреем и туристами! – говорит мне в сердцах Иван. Он винит своего земляка в бестолковых блужданиях по мокрым и крутым ущельям Качка.
А история с пачкой Андреева анальгина скоро будет обсуждаться во всех домах Катанды. И со временем станет одной из тех легендарных веселых историй, которые передаются из уст в уста и составляют богатую бытовую летопись здешних мест.
Повышат или понижат?
В холодных каменных распадках, в которых зимой скапливается много снега, на больших высотах, на тенистых склонах близ границы леса в горах Алтая растет бадан – растение с мясистыми круглыми листьями и нежными розовыми цветочками. Бадан расстилается обычно плотными зелеными коврами под скалами и расщелинами в них. Местные жители собирают бадан для лекарственных нужд или заваривают из него вкусный ароматный чай. Заваривают почерневшие прелые листки растения, перезимовавшие под снегом и, как обычный черный чай, прошедшие ферментацию.
Однажды мы сидели у вершин Теректинского хребта в своем маленьком палаточном лагере и пили чай из бадана. Его еще называют иногда монгольским чаем. В горах было темно и холодно, трещал и оранжево освещал наши лица костер. Отхлебывая терпкий горячий напиток из железной кружки, я поинтересовался у Андрея:
– А что именно вы лечите баданом?
