– Да он от всего помогат – от живота, от простуды, от легких и кашля, от ревматизма, еще и раны заживлят. Корни его копаем и сушим, а опосля делаем настойки и компрессы.
– А еще бадан при высоком давлении помогат – понижат его, – добавляет молодой Иван. Катандинцы говорят именно так – характерно проглатывая окончания слов: «уважат», «снимат», «погружат».
– Это точно, при давлении бадан хорошо помогат. Только вот не понижат он давление, а, наоборот, повышат, – мягко поправляет Ивана старший Андрей. – Если у кого давление упадет сильно, то вот тогда бадан и пьют.
– Ну здрастье вам привет! – не соглашается Иван. – Как это он повышат, когда понижат? Я-то точно знаю. Тот год тетка Варвара приболела, гипертонический криз ее хватанул, так батя ей бадану тогда наварил, чтобы давление сбить.
– Да ты чего такое говоришь-то? – немного повышает тон Андрей. – У меня когда давление падает в горах, я завсегда бадан пью, для тонусу! Я точно тебе говорю – повышат он!
– Ну может, что у тебя бадан давление и повышат, только вот у всех нормальных людей – понижат – кипятится и язвит Иван.
– Да чего ты людям мозги путаешь-то? Точно тебе говорю – повышат он, а не понижат – почти уже кричит на Ивана возмущенный Андрей.
Они продолжают горячо спорить. Только и слышно что «понижат-повышат».
Внезапно Андрей что-то припоминает и произносит неожиданное:
– А вот бабка моя, помнится, говорила всегда насчет бадана и давления, что бадан его нормализут. Когда оно низкое – то он его повышат, а когда высокое – понижат.
– Ну, может, оно и так, – подводит черту под научной дискуссией Иван.
Обитаемые горы Алтая
Если разобраться, то на Алтае, при всей его несомненной первозданное™ и дикости, практически нет свободных от людей гор. Даже немногочисленные жители этой обширной горной республики числом немного более 200 тыс., из которых к тому же четверть живет в столице (городе Горно-Алтайске), тем не менее создают заметное давление на алтайскую природу. Все Алтайские горы, кроме заповедников, фактически поделены между селами, стоящими у подножия хребтов, где быстрые речки вырываются из ущелий, чтобы недолго пробежать по степям или вовсе сразу влиться в Катунь, как Качок или обе Катанды.
Каждое село «держит» всю долину своей речки от устья и вверх до самых истоков. Долины и владения деревень отделяются одна от другой отрогами хребтов – водоразделами многочисленных притоков Катуни, Чуй, Бии и Аргута. Внизу в долинах местные жители собирают грибы, ягоды и косят сено – поближе к избам, где сено можно привезти к домам, припасая его на долгую зимовку. Внизу по той же причине заготавливают дрова и строевой лес. Выше, где ущелья переходят в травянистые косогоры посреди тайги, пасут скот и ставят нижние пастушеские стоянки. Еще выше, у самых границ леса, где горы постепенно выполаживаются, ставятся верхние пастушеские стоянки. А совсем у вершин, на самой границе неба, свободно ходят все лето и пасутся кони. Это удивительное и завораживающее зрелище. У самых круглых вершин на резкой границе рыже-серых каменистых круглых куполов и глубокого синего неба, совсем вдалеке, крошечными разноцветными силуэтами застыли лошади. Они почти неподвижны, их обдувает холодный и чистый ветер высокогорья. Лошади лениво ступают по склонам. Они медленно наклоняют свои головы на крепких шеях и щиплют низкую сочную траву высокогорной тундры, самую сладкую и самую сытную в горах. Их табуны проводят под облаками, а часто и над облаками все лето, наедая под кожу жир и лоснясь здоровой шкурой хорошо отдохнувших и пышущих здоровьем животных. Их влекут к вершинам ветер и холод, которые отгоняют гнус, сочная трава высокогорной тундры, тишина и простор, а может быть, что-то еще – кто знает?
Когда мы ехали под самыми облаками, огибая круглые каменистые гольцы Теректинского хреба, когда пили на коротких стоянках крепкий сладкий чай из термосов, прячась от холодного ветра за большими серыми камнями, когда вглядывались в величественные горные панорамы, открывавшиеся нам с перевалов, мы всегда точно знали, на чьей именно земле в данный момент находимся, хотя вокруг нас и не было в эти моменты ни души.
В начале похода мы поднимались вверх по Теректе и ее верхним притокам, и это были горные угодья теректинцев (жителей села Теректа, откуда мы стартовали, – села, стоящего у самой подошвы хребта на берегах вытекающей из тесного ущелья в Уймонскую долину быстрой и чистой речки Теректы). Через два дня мы уже продвигались вверх по распахнутой заросшей кедром долине речки Букала – законным владениям чендекцев (из села Чендек, чуть восточнее Теректы). Перевалив затем крутой перевал с Букалы к истокам Верхней Катанды, мы оказались в обширных угодьях катандинцев, включающих в себя протяженные, богатые природными дарами долины Верхней и Нижней Катанды, со всеми их многочисленными притоками. Тут уже катандинцы Андрей и Иван почувствовали себя как рыба в воде – они были дома. Когда же мы напоследок перевалили от левого притока Нижней Катанды речки Кызыл-Ютук к истокам Тургунды и Деты-Кочка, то оказались на землях тюнгурцев (жителей села Тюнгур, последнего населенного пункта на заброшенной дороге на Иню).
Двигаясь по волнистой спине Теректинского хребта с запада на восток, мы видели слева от себя уходящие в синие дали лесистые северные отроги хребта, спускающиеся к Катуни и Чуйскому тракту на север и на северо-восток. По этой северной стороне мы проезжали верхние границы владений онгудайцев, купчегенъцев, яломанцев, жителей Ини и инегенъцев. На Алтае есть строгое правило – стараться не заходить на чужую территорию, ограниченную обычно перевалом или рекой. Серьезных нарушителей этих неписаных законов могут побить или, еще хуже, стрельнуть в их сторону из ружья. В них могут заподозрить конокрадов или потравщиков чужих пастбищ. Туристы тут стоят особняком. Их местные терпят, понимая, что трудолюбивые земляки из соседних деревень, работая проводниками, предоставляя коней и продукты, так подрабатывают себе на жизнь. Но, проходя по чужим местам, надо соблюдать простые правила уважения и бережливости: не оставлять мусор, тщательно гасить огонь, не пасти коней на чужих лугах, не беспокоить скот и его хозяев, не ставить лагерь на выпасах и сенокосах, убраться за собой в таежной избушке, оставив в ней порядок. Желательно еще и не вставать лагерем рядом с обитаемыми стоянками, чтобы не стеснять живущих там хозяев.
У нашего младшего проводника Ивана на верхнюю пастушескую стоянку на речке Кызыл-Ютук был отдан местным пастухам на все лето его собственный молодой бык, который при перегоне по опасным каменистым тропам сильно повредил себе ногу. Через день после завершения нашего похода Иван выехал в верховья Кызыл-Ютука за этим быком, в надежде как-то спустить его вниз в село и там вылечить у опытного катандинского ветеринара.
Пастухи и скот не раз встречались нам на долгом пути по Теректинскому хребту. Табуны лошадей ходили у голых круглых вершин, наслаждаясь свободой и покоем. Отары овец цвета слоновой кости медленно брели по салатовым высокогорным склонам с низкой травой, опустив головы и сбившись в кучи под бдительным присмотром пастухов. Коровы лесенкой выстраивались по окруженным лесами косогорам с высокой влажной травой, равнодушно провожая нас взглядами и не переставая пережевывать свою жвачку. По Теректе и Букале, по Верхней и Нижней Катанде, по Качку и Тургунде скота в наши дни стало в разы меньше, чем в советское время. Многие летние стоянки стоят теперь в запустении и безлюдии. Но все же традиционный пастушеский быт не ушел пока в прошлое безвозвратно, только если прежде стада были колхозные, то теперь стали частными. Пасут их нанятые местными жителями пастухи, из числа местных же жителей. Обитаемые горы Алтая хранят пока свои древние скотоводческие традиции.
