– А манул второй передней лапой вцепился в морду другой собаке. Пятью когтями воткнулся ей в щеку и сжал лапу-то. Та завизжала, как порося, и дернулась назад. Куда там! Кот вцепился и повис на морде. А третью собаку он в это же время задней лапой по морде быстро-быстро колотил, как грушу боксерскую. Тоже кровь ей сразу пустил из морды и ухо оборвал. Все это так быстро сделал, что мы удивиться не успели. Только видим – подскочили они к серому коту, он зашипел, перевернулся на спину, надавал им по мордам, и те отбежали от него, все в кровище, побитые и порванные когтями.
– А дальше что?
– А дальше он поднялся с земли и не спеша побежал от нас. Только оборачивался и смотрел, нет ли погони. А собаки наши разнылись тогда. Визжали, скулили, хвосты поджали, морды опустили. Забились от позора под брюха лошадей, дрожали там, плакали, раны зализывали. Вот он каков бывает, манул-то наш!
Сайлюгемская степь
Горные степи Алтая – одно из чудес света. Только представьте себе этот многоцветный травянистый простор, со всех сторон окаймленный горами, с тонким запахом полыни и меда. Чуйская степь, Курайская степь, Абайская степь, плато Укок, степь Самаха, Уймонская степь, Катандинская степь, Усть-Канская степь, степь Сайлюгем – сами их названия звучат, словно музыка кочевников. Степи Алтая – это широкие и открытые межгорные котловины, беспримерно богатые травой и цветами, реками и озерами. У каждой степи Алтая – свое лицо, свой запах и цвет, своя легенда. Каждая степь Алтая – азиатская красавица, с сильным и особенным характером. Чуйская зашвырнет тебя свысока и подальше; Самаха – так замотает в свои ленточные боры, что не выпутаешься; Курайская высокомерно обдаст холодом белоснежных ледников Ак-Тру; Усть-Канская заведет долгую историю про Чингисхана, который, по преданию, не раз гостил у нее в высокой белой юрте. А Уймонская степь – кержачка: эта так ловко скроет все свои тайны, что не выведаешь от нее ровным счетом ничего, кроме обычной туристической чепухи про приезд сюда Рериха в 1926 г.
Мы едем утром, в последний день нашего похода, по степи Сайлюгем, восточной части огромной Чуйской степи, скрытой за южным отрогом Курайского хребта. В спину нам бьет сильное горное солнце, в степи тихо и безветренно. Под копытами коней пылит сухая желтая земля с редкой жидкой травкой. На каждом шагу встречаются норы сусликов и пищух. Кони деловито смотрят под ноги и лавируют между норами, чтобы не провалиться в них.
Вдруг волнение в нашей колонне. Женя, который едет первым, показывает рукой вперед.
Там летят над степью огромными мягкими прыжками две легкие косули.
– Мама с детенышем, – поясняет Цанат, когда мы все останавливаемся и смотрим им вслед.
Степь открыта и залита солнечным светом. Косули стремительно стелются в полете, едва задевая землю. Они спокойно паслись там ниже на краю заболоченной низины, а мы спугнули их. Леса здесь нет и близко, и мы их крепко напугали, ведь они теперь просматриваются как на ладони. Крохотные олени несутся, как будто связанные друг с другом невидимой веревкой, на близком расстоянии, взлетая и опускаясь одновременно Их полет волнообразен и плавен. Женя и Цанат смеются их глупому страху: никто не будет стрелять в олениху с молодым олененком.
Косули мчатся в сторону ущелья Узунтытыгема, в безопасный густой лес, а мы едем дальше на запад, в сторону реки Кокоря.
Степь Сайлюгем большая, со всех сторон окруженная высокими горами, да и сама равнина лежит на высоте 2 км. Справа от нас хорошо просматриваются безлесые заоблачные кручи Курайского хребта, слева – его южный отрог с небольшими рощами лиственниц посреди рыжих склонов. Небо над нами все в движении, все там наверху крутится и плывет, в каждом углу огромного пространства степи установилась своя погода.
Мы убегаем от непогоды и одновременно бежим к ней. Сзади нас, на востоке, огромный массив Сайлюгемского хребта со снежными вершинами – и он весь черный. Там сгрудились тяжелые синие тучи, громада хребта вся опоясана туманами, там льется проливной дождь, а выше дождя валит густой мокрый снег. Тучи зависли на хребте, и будут теперь лить водой и сыпать снегом долго, пока в синих тучах не иссякнут все запасы влаги.
Впереди же от нас все, что только захочешь. Рваное, закрытое многоцветными облаками небо местами показывает глубокую синеву, из нее бьет золотое сияние жаркого лета, в котором мы сейчас и едем. Но дальше за ярко-желтыми пятнами освещенной солнцем степи опять грозятся черные тучи и ливень. Мы видим впереди темные полосы, падающие из туч с наклоном в сухую степь, прямо по нашему пути. Но еще дальше за ними, в глубине равнины, опять виднеются золотые пятна августа.
Вдруг слева от тропы показывается огромная треугольная воронка в земле, глубиной с пятиэтажный дом. Воронка древняя, заросшая той же травой, что и вся степь. Рамис замирает над воронкой на своем конике, совершенно ошеломленный.
– Что это? – спрашивает он меня.
Я и сам поражен не меньше его, и сижу в эту минуту в седле, разглядывая глубокую круглую воронку, строгий конус, выбранный кем-то или чем-то из каменистого тела степи.
– Наверное, это упал большой метеорит, – говорю я Рамису, – он и образовал эту огромную воронку.
– Прилетел из космоса? – изумляется Рамис.
– Ну да, – подтверждаю я, – я видел такие на фотографиях, находили такие же точно воронки и кратеры в разных местах, в Америке, например.
Мы оба удивленно качаем головой – вот ведь как, мол.
За космическим кратером мы быстро едем между тысячами сусличьих и пищухиных нор, едем сухой степью, вдоль давно заброшенных оросительных каналов. Переезжаем вброд речку Камтытыгем и после брода, доехав до реки Кокоря (синий верх), делаем на ее берегу короткий привал. Кокоря здесь, в степи, тихая и покорная, вода ее прозрачна, во всех подробностях видно каменистое дно. По берегам растут сочные ярко-зеленые травы и пасется стадо пестрых, ленивых коров. Берегами растет редкий ивняк.
Мальчик Рамис (фото В. Рыжкова, 2014 г.)
Рамис радуется, что совсем скоро будет дома. Что где-то вдалеке уже проехала первая за много дней машина, поднимающая за собой тучи пыли. Что рядом пасутся коровы, пасутся без пастуха, а значит, близко отсюда деревня. Он радостно бежит краем низкого берега речки и всматривается в чистую прозрачную воду. Он радуется, когда видит темные тени хариусов, скользящие между круглых камней на дне. Он радуется, что поход и все эти большие горы уже почти остались позади.
А вдалеке от нас на сухой степной подошве Курайского хребта, близ покосившейся, с плоской крышей степной стоянки, старуха казашка пасет отару овец. Овцы бредут плотной белой гурьбой по степи, опустив морды к земле, и непрерывно щиплют траву. В их глупые головы не приходит мысль поднять глаза вверх, но старуха мудра и видит все, что творится вокруг, особенно что творится наверху.
