Мы принимаемся лезть вверх. Вокруг нас творится настоящий ад. Ветер, дождь, холод. Моя лошадь на каждом шаге по скользкому склону скользит, срывается, падает на передние ноги, рвется вверх, хрипит, вертит глазами, прядет ушами. Лезем вверх, вверх, вверх… Конца этому не видно. Все промокло уже насквозь. Петр маячит впереди. Он взбирается все выше по косогору, ни разу не обернувшись. Ему все равно, что там творится с нами позади. Лес заканчивается, остается внизу, но мы продолжаем рваться вверх. Много выше леса в траве появляется подобие тропы, едва намеченной, бегущей горизонтально по крутому травянистому косогору. Мы встаем на эту тропу, на ней наконец-то можно коротко перевести дух и оглядеться после этого жуткого подъема сквозь стену ледяного дождя.
От картины, которую мы видим, нам становится еще тошнее. Мы находимся где-то посреди огромного косогора, поросшего густой травой, мокрой, как аквариумная растительность, от непрерывно льющегося на нее проливного дождя. Косогор так огромен, что его ни с чем не сравнить. Представьте себе гигантский травяной луг, растянутый на километры во все стороны, круто уходящий справа от нас куда-то в небо и там теряющийся в рваных черных облаках. Судя по карте, там наверху за облаками на вершине горы снег, скалы, ледники, горный пик в 3300 м. А мы, как промокшие насекомые, цепляемся далеко под ним за узкую тропу в траве, на боковине огромной горы почти отвесно падающей к ущелью Чибита.
Вниз от нас косогор обрывается почти пропастью. В сухую погоду это ничего, подковы и копыта лошадей крепко держат тропу, но ехать здесь в дождь – это настоящая беда, практически безумие. Очень опасно. Чибит течет внизу с большим уклоном к Юнгуру, а тропа идет косогором практически горизонтально. С каждой сотней метров что мы проезжаем по тропе, расстояние от нас до реки растет, высота пропасти становится все больше, скоро достигая сотен метров. Если лошадь вдруг поскользнется на мокрой тропе, завалится вбок, покатится вниз – ей конец. Она будет падать, катиться, рвать в клочья сумины и подпруги, пока не врежется в ствол дерева или в скалу на берегу реки. Чем ближе к ней, тем круче падает склон косогора. Вдоль Чибита внизу растет густой дикий лес, и выходит, что мы объезжаем его сейчас поверху. Теперь становится понятен выбор, сделанный Петром. Он выбирал между очень плохим вариантом и совсем ужасным. Если бы мы продолжили ехать низом правым берегом Чибита, то попали бы в дикий таежный бурелом, где давно уже никто не чистил тропу, всю теперь заваленную огромными стволами и ветвями. Или месили бы грязь в русле реки, обдирая бока свои и лошадей о скалы и камни, скользя на мокрых булыжниках. Скорее всего, мы бы увязли там внизу и вообще не смогли бы никуда проехать, не говоря уже о том, что негде было бы встать на ночлег.
Именно из этих соображений наш Петр выбрал дорогу по опасному косогору, отдавая себе отчет в том, насколько это рискованно. Но он взялся провести нас на Юнгур, и он ведет нас туда.
Выбравшись на тропу, мы спешиваемся и дальше идем, ведя коней в поводу. Ехать в такую погоду верхом – втройне рискованно. Влево и вниз страшно даже смотреть. Кони дрожат, поклажа съехала на бок, кожа сумин и подпруг намокла и разбухла. Мы друг за другом идем по узкой тропе, смотря исключительно себе под ноги. Главное – не оступиться. Не покатиться, не улететь вниз этим мокрым склоном в страшную гремящую пропасть!
Как бы мы ни старались, мы все равно постоянно оступались и падали. Склон очень крут, подошвы сапог скользят по мокрой траве и по камням. Коням попроще – их копыта неплохо держат склон острыми ребрами подков, но и они периодически оступаются, начинают панически танцевать задними ногами на склоне, стремясь восстановить равновесие, падают на колени, цепляются, как могут. Им, как и нам, очень страшно на этом мокром косогоре. В такие моменты мы стараемся помочь им удержаться на склоне, крепко тянем их вверх за толстые крепкие веревки. И наоборот, когда мы ежеминутно падаем и заваливаемся на мокрой траве, нас выручают веревки, намотанные на наши кулаки и привязанные к нашим коням. Лошади тут же замирают и крепко держат свои сильные шеи и мокрые морды, к уздечкам которых крепятся веревки. Так мы все время и помогаем друг другу, каждый миг приходя друг другу на выручку: люди – коням, а кони – людям.
Скользят и падают все, то и дело валятся с ног. Катится вниз по мокрой траве Катя, мама Артема. Артем бросается и ловит ее, они вместе медленно вылезают обратно на тропу. Тут же летит кубарем вниз в своем зеленом длинном плаще сам Артем, но ловко цепляется за траву и камни, удержавшись на склоне. Срываются и хрипят кони, все мы – и кони, и люди давно уже насквозь мокрые, грязные, уставшие. Дождь льет потоком, но нам жарко, мы заливаемся горячим потом от напряжения. Я все больше понимаю, почему местные жители если и ездят на Юнгур, то именно иногда. Мы двигаемся медленно, косогор кажется нам бесконечным. Он становится совсем уже бескрайним – что вверх, что вниз, что вперед, что назад. Мы тащимся где-то посреди травянистой мокрой пропасти, перестав с какого-то момента соображать, где мы и что с нами. Только склон, только трава, только узенькая тропка, только веревка в руке, тяжесть и горячее дыхание ступающего за спиной коня.
Несколько раз тропа заходит в верхние языки леса – здесь идти полегче, помогают удержаться на ногах корни деревьев, между которыми бежит дорога. Часа через полтора страшный косогор остается позади, и мы окончательно въезжаем в лес. Нам очень повезло, что обошлось без травм и потерь. Вообще-то местные жители по таким местам в дождь не ездят – берегут себя и свой скот. На карте этой верхней тропы по косогору нет вовсе, показана только дорога, идущая внизу берегом Чибита. Выходит, Петр повел нас тропой местных охотников, чтобы обойти нижние буреломы. Опасное решение, но теперь, благодаря ему, мы находимся намного ближе к Юнгуру.
Пока мы пересекали громадный косогор, начало смеркаться. День, и без того темный от туч и дождя, совсем померк. Высота была немалая – около 2200 м, мы медленно ехали чуть ниже границы леса, пересекая редколесье и болотистые полянки. Похолодало, мокрая одежда стыла, пальцы мерзли, зубы стучали. От коней шел пар. Не было видно ни одного места, где можно было бы поставить палатки: тянулся и тянулся все тот же крутой склон, к тому же нам на протяжении уже двух часов не попалась ни одна речка и ни один ручеек. Но вот Петр впереди остановил коня и спешился. Эта поляна была не такой крутой, как прочие, хотя и с заметным уклоном. На ее краю струился ручеек. Здесь мы и встали лагерем, совершенно обессилевшие. Расседланные и привязанные по поляне лошади стояли неподвижно, понурив морды, и не паслись – верный знак огромной усталости. Они начнут пастись чуть позже, когда немного придут в себя.
Наш третий день выдался тяжелым и опасным. Наши руки и колени были сбиты и грязны, мы промокли насквозь, одежда была вся зеленая от катания по мокрой траве, на лошадей было страшно смотреть. Казалось, что там, на юге за перевалом, безвозвратно осталась вся летняя идиллия и вся безмятежность, и что здесь, в суровой долине Юнгура, мы встретили совсем другой Алтай – дикий и опасный.
– Что там дальше, Кошон? Какая завтра дорога будет? Полегче? – интересуемся мы, сидя у костра. Мы уже немного отогрелись и обсохли, нас обступила ночь, ветер в долине затих, на небо вышли яркие звезды, трава у палаток покрылась инеем.
