На этот раз мы ее минуем, как бы сильно нас не тянуло на ее уютный зеленый ковер, и едем дальше вниз левым берегом. Еще пара километров вниз, и мы оказываемся перед узким и длинным речным островком, поросшим ивняком. Островок рассекает Юнгур на два рукава, и здесь Петр знает еще один брод. Мы перебредаем сначала левый рукав реки, потом правый и выбираемся на высокий берег, прижатый под скалами к реке крутым склоном. Проехав узким карнизом еще немного вниз по течению, мы внезапно оказываемся на новой живописной поляне. Она еще больше прежней, и полукругом углубляется в хребет к северу от Юнгура. Поляну окружают огромные старые лиственницы, на ней растет высокая трава, которую за все это лето никто до нас не потревожил. Здесь мы и встаем лагерем, проехав в этот день не менее 30 километров от стоянки в верховьях Куранду. Хороший переход, какой нам и нужен, для целей нашей спешной эвакуации с Юнгура.
Вечереет и холодает. В долине реки сыро. По крутым скалистым кручам к северу от нас стелется густой туман, длинными белыми полотнищами. Он неподвижно повисает, зацепившись за выступы камней и деревья. Вершины хребта чернеют высоко над облаками. Юнгур внизу за нашей спиной прозрачен и холоден, шум его течения ровен и гулок. Лошади медленно переступают с места на место, насыщаясь сочной влажной травой. Дым от костра жмется к земле, предвещая ночной дождь. Поперек поляны лежит огромная погибшая лиственница, поваленная старостью и ветром. Мы отсекаем топором от ее ствола широкие куски красной древесины, отрубаем толстые ветки и щедро кормим ими костер, жарко пылающий в сгущающихся синих сумерках.
– Здесь раньше баня стояла! Во-о-он в том углу! – показывает на дальний край поляны Кошон. И продолжает: – Тут на этой поляне была вертолетная площадка, сюда браконьеры прилетали охотиться – из Горно-Алтайска и Барнаула. Ну, местным мужикам это надоело и они взяли и сожгли баню!
– И что, теперь браконьеры не прилетают?
– Да вроде поменьше стало! И еще, говорят, стреляли по ним!
– Как это стреляли? Кто стрелял?
– Да кто ж их знает! – лукаво смеется Кошон. – В лесу же не видно, кто и что! Но люди говорят, что несколько раз мужики стреляли по вертолетам из карабинов, прямо из леса. И после этого те стараются повыше летать! И пореже! – Глаза Кошона хитро прищурены.
– А я тут медведя стрелял… – вдруг подает голос Петр. Мы оборачиваемся к нему от неожиданности. Надо же, наш Петр заговорил!
Петр подходит к густым кустам на берегу Юнгура, растущим меж двух высоких лиственниц недалеко от костра.
– Вот тут я сидел тогда! – показывает он на кусты.
– А медведь вооон там ходил, корни копал. – Петр указывает на травянистый склон напротив поляны. – Крупный медведь, старый. Черный весь, страшный.
Петр садится на корточки в мокрых кустах и делает вид, что целится из ружья. По нему бегают красные блики от костра.
– Решил я по нему стрелять. Но далеко было, блин. Все равно решил стрелять. Лег, короче, прицелился… Карабин у меня был – этот же… – Петр кивает на свой карабин, прислоненный к дереву.
– Тоже вечер тогда был, темнело уже. Видать мне плохо было. Ну, короче, прицелился я, как мог, получше… Пуля нормальная была, подходящая на медведя. Он там наверху, значит, ходит, землю ковыряет, не чует меня. Ветер мой запах в сторону от него сносит. Потом боком повернулся ко мне, как раз нормально… Я и стрельнул…
Петр встает и идет к костру. Набирает в кружку чаю из котелка. Мы ждем продолжения истории.
Петр закуривает и продолжает:
– Ну, в общем, промахнулся я! Рядом попал, в землю. Левее маленько.
– А медведь что?
– Он сразу понял, что по нему стреляли, и кинулся бежать, галопом. Так все быстро, что я не успел перезарядиться.
– Он на тебя напал?!
– Да нет! Он же меня не видал и не чуял! У них вообще зрение плохое. Но я забыл тогда один момент…
– Какой?
– Медведь, когда его сильно испужаешь и когда он не видит, кто и откуда стрелял, он тогда летит буром, несется напролом и всегда прямо вниз по склону. А я же как раз ниже его тот раз сидел. Прямо под ним. И вот он летит прямо на меня и ревет. Галопом. Пасть разинул, клыки торчат, башка здоровая, мохнатая. Я со страху даже карабин выронил. Лежу в этих вот кустах и дрожу весь. Все, думаю, конец мне пришел!
– И что?!
– Летит он на меня. Не поверите, всю поляну проскочил за один миг! Здоровый. Скорость страшная. И прямо на меня!
Я смотрю на него, а что мне делать-то?! Бежать? Увидит и убьет. Спрятаться если куда – не успеваю, да и бесполезно – учует. Стрелять уже поздно. Короче беда!
– И?
– Долетел он до меня. За секунды. В эти же кусты влетел. На полном, значит, ходу. Ну, метра два от меня было, не больше. Пасть разинутая, страшная. На меня такой вонью пахнуло из этой пасти! Вонища у них, у медведей, изо рта, страсть… Никогда такую вонь раньше не встречал. Я в тот момент с жизнью попрощался… А он меня не заметил. Не учуял на бегу. Вот. Пролетел мимо меня через кусты и в реку. Треск, брызги! И ушел на ту сторону Юнгура.
– А ты что?
– А я от страха обоср…ся тогда. На полном серьезе. Полные штаны наделал!
Нам совсем не смешно. Никто не смеется. Мы все искренне сочувствуем Петру. Не дай бог никому попасть в такое положение. За эти дни молчаливый и суровый Петр заслужил наше уважение и симпатии. Он отлично знает и понимает горы и тайгу, это его мир, в котором он чувствует себя как рыба в воде. Он провел нас через все перевалы, косогоры, броды и осыпи. Он повел нас нашим маршрутом, за который никто больше в Джазаторе не брался. Он каждую минуту был собранным и четким, моментально приходил каждому на помощь, если что-то вдруг случалось. Петр надежен, как скала, и неважно, что от него обычно не добьешься и слова. Не его вина, что мы не прошли на Шавлу, ведь у него была на этот счет неточная информация. Но он сделал все, что смог. И к тому же чуть не погиб от когтей и зубов разъяренного медведя!
Сидим вокруг костра и пьем каждый уже которую кружку крепкого чая. На Юнгуре наступила ночь. Вышли крупные и яркие, какие бывают только в горах, звезды. Ночное небо прорезает яркая полоса Млечного Пути. На поляне светло и тихо.
Мы все еще думаем о недостижимой Шавле.
– А что, выходит, совсем нет с Юнгура никакой конной дороги на Шавлу?
– Почему нет? Одна есть точно! – говорит Кошон.
– Как так есть? Где же она?
– Да прямо здесь вот! – Кошон показывает на темную отвесную километровую стену прямо перед нами, посредине которой висят сейчас сизые полотнища облаков.
– Эта дорога единственная с Юнгура на Шавлу?
– Получается, что так.
– Так, может, нам завтра по ней подняться? Успеем потом на Чуйский тракт доехать?
Кошон и Петр, оба два, отрицательно качают головами.
