— Лин, — голос императрицы властен и звучен, лишь очень чуткий человек может расслышать в этом голосе стон боли, — Лин, подай мне мятной воды!
Одна из теней бесшумно отделилась от стены и оказалась миловидной молодой женщиной в темно-синем халате, темной безрукавке с золотой вышивкой и с простой, без украшений, прической. Это была Лин Ювэй. Она подошла к столику, из хрустального кувшина налила в бокал мятной воды и с почтением, подняв бокал на уровень своих бровей, подала его императрице.
Та медленно осушила бокал до дна и возвратила его фрейлине.
— Лин, мне не спится, — проговорила Цыси. — Расскажи какую-нибудь историю.
— Ваша недостойная раба знает много историй, но все они уже пересказаны вашему величеству. Что же делать мне, глупой и пустоголовой?
— Расскажи мне об иностранных женщинах, Лин. О европейках, например. Правду ли говорят, что они ужасно некрасивы?
— Да, это так, — ответила Лин, пряча в глазах лукавый огонек. — У них очень большие руки и ноги. Их туфли похожи на целые лодки — вот до чего велики их ступни! По сравнению с нами они выглядят уродливыми великаншами. Сейчас в моду у них вошло стричь волосы...
— Неужели?! — воскликнула заинтересованная Цыси.
— Да, ваше величество. Они стригут волосы и надевают мужские костюмы, чтобы походить во всем на своих мужчин. У них это называется «эмансипация».
— Какое глупое слово. Что оно означает?
— Недостойная не знает наверняка, но... Кажется, этим словом европейские женщины хотят показать, что они во всем имеют равные права с мужчинами.
— Хо-хо, какая глупость! Вот уж воистину у европеек пустые головы! Разве женщина должна стричь волосы для того, чтобы властвовать над мужчинами и заявлять о своих правах! Права! Вот смешное слово! Каких же прав хотят эти европейские женщины?
— Точно не знаю, ваше величество, но, кажется, возможности работать наравне с мужчинами и участвовать в выборах своих государственных руководителей.
— Только-то? Ах, они воистину безумны. Помяни мое слово, Лин, придут времена, когда европейки горько пожалеют о том, что добились этих своих прав. И тогда они будут рвать на себе волосы, только рвать-то будет нечего — всё острижено!
Старая императрица захохотала, колыхаясь всем телом. Лин Ювэй вторила ей, но смех служанки был более осторожным и, если можно так выразиться, вкрадчивым.
— Все добиваются власти, — отсмеявшись и внезапно посерьезнев и даже посуровев, сказала императрица Цыси. — Это закон жизни. Два камня на одной дороге, две былинки в поле соперничают друг с другом, кому стать первым, а кому — вторым. А для людей власть — самое сладкое кушанье.
— Ваше величество изволит говорить, как великий мудрец Мо-цзы.
— Погоди, Лин, не перебивай меня... Мысли у меня стали путаться, видно, все-таки к утру я засну... Ах, хорошо бы. Знаешь, Лин, в последнее время снятся мне плохие сны. Колодец снится.
— Какой колодец, ваше величество?
— Как ты недогадлива... Тот, в котором утопилась наложница Чжэнь. Мне снится, как она выходит из колодца, а черви едят ее лицо и в глазах светится мертвый свет, как у оборотней. Неприятный сон, верно?
— От неприятных снов есть хорошее средство, ваше величество...
— Опиум? Да, знаю. Я люблю это снадобье бессмертных, оно уносит на небеса, но потом без него на земле чувствуешь себя слабее.
Императрица запустила руку за воротник халата и коснулась висевшего на шее нефритового кулона.
— Лин, знаешь ли ты, что я обладаю великой властью? — неожиданно спросила у фрейлины императрица Цыси.
— О да, великая госпожа, ваша власть простирается от неба и до неба! — подобострастно воскликнула Лин.
— Я не о том говорю, — оборвала девушку Цыси. — Видишь это?
Императрица распахнула ворот халата. На ее морщинистой шее тускло светилась подвеска из золота и нефрита.
— Эту подвеску мне подарила одна монахиня в монастыре Незримого Сияния, давным-давно, когда я была еще маленькой девочкой. Она повесила мне ее на шею и сказала: «Никогда не снимай ее и станешь великой. В этой подвеске часть силы Авалокитешвары. Женщина, носящая эту подвеску, покорит царства; дева, что наденет эту подвеску, покорит богов». Я не очень-то поверила старой болтунье, но подвеска была красива, и я стала носить ее, пряча под нижней сорочкой, чтобы никто не заметил и не отобрал. И очень скоро...
— Что, ваше величество?
— Очень скоро я поняла, что эта подвеска исполняет мои желания. Моя семья была бедна, а я желала попасть во дворец и жить роскошной жизнью. Пришло время, и мое желание сбылось. Тогда я пожелала большего — внимания императора. И... покойный император Сяньфын пожаловал мне звание драгоценного человека. Власть моя росла с каждым годом, чего ни пожелала бы я — все сбывалось. Мне нужно было лишь сжать в кулаке волшебную подвеску и прошептать свое желание, и через некоторое время желание мое исполнялось. Особенно хорошо это действовало в отношении мужчин — стоило мне пожелать какого-либо мужчину, как он тотчас терял голову от страсти ко мне.
В глазах Лин сиял странный огонь, когда она смотрела на императрицу.
— Что скажешь на это, Лин?
— Ваше величество, я ничтожество и прах перед вами! Мои уста немеют, не могут произнести связных слов! Вы — божество, сошедшее на землю, вы владеете священным даром!
Императрица смотрела на служанку. Нельзя было прочесть по ее бесстрастному лицу, о чем она думает, чего ждет или, наоборот, перестала ждать.
— Лин, — негромко сказала она.
Фрейлина замерла, простершись у ног императрицы.
— Ваша раба, государыня!
— Ты ведь никому не расскажешь эту историю о волшебной подвеске?
— Мои уста будут немы, государыня! Клянусь памятью предков!
— Ладно, ладно. — Императрица хрипло засмеялась. — К тому же вся эта история — выдумка от первого до последнего слова. Мне захотелось подурачить тебя, Лин. Это простая подвеска из нефрита, а своего положения я добилась исключительно собственными силами и стараниями. Ты веришь мне?
— Ваша смиренная раба не смеет не верить словам вашего величества!
— Если бы подвеска и впрямь была волшебной и исполняла все мои желания, то я давно бы стала моложе и красивее и из зеркала на меня глядела бы прекрасная маньчжурка, а не старуха, у которой впереди только болезни, немощь и смерть! Верно, Лин?!
— Не смею произнести своего мнения по этому поводу, ваше величество, страшусь и трепещу.
— Перестань, Лин! — Старуха нетерпеливо дернулась в постели. — Я ведь знаю тебя: ты не дура и не лизоблюдка, в тебе есть то, что так нужно мне, — настоящая преданность. Я долго размышляла над тем, почему кулон выполняет одни желания и не выполняет других, и вспомнила слова старой монахини, подарившей мне его: «Женщина, носящая эту подвеску, покорит царства; дева, что наденет эту подвеску, покорит богов». Я женщиной уже была, когда надела этот нефрит в золотой оправе, да, да, женщиной, познавшей таинство соития с мужчиной. Потому я смогла лишь покорить царства. Ты же, Лин, как то известно мне, не знала еще мужчины, лоно твое запечатано, а потому, надев подвеску, ты сможешь покорить богов. Надень эту подвеску, Лин, и пожелай для своей императрицы молодости и красоты. Ведь ты можешь это сделать, Лин? Ты ведь одна сохранила девство из всех фрейлин, так?!
