Эдла сидит в окружении Эммануила, Ингрид, Эмиля, Анны, Луллу, Мины, Йосты, Марты и Рольфа
Надежда Эммануила не сбылась: мир не наступил в 1917 году. Но его пророчество о трудной и мрачной истории осуществилось так, как не мог себе представить даже самый зловещий пророк. До конца года Россия переживет то, что предугадал его отец двадцатью годами ранее: революцию, которая «сметёт сразу все имущество и право собственности».
Восьмого марта, через два месяца после того, как Эммануил написал свое письмо Эдле, в Петрограде прошла демонстрация по случаю Международного женского дня. Демонстрирующие женщины требовали хлеба и мира. В течение следующих дней прошли новые манифестации. Все были встречены силой со стороны власти. 12 марта Павловский гарнизон отказался выполнить приказ стрелять в мирных людей, и уже в этот же день большие части Петрограда были в руках гарнизона. 13 марта беспорядки распространились на Москву. Через два дня Николай II отрекся от престола. 300‑летней династии Романовых пришел конец. В течение недели царская Россия – дезориентированная, коррумпированная, разорванная непреодолимыми социальными пропастями – рухнула как карточный домик.
Письмо Эммануила Эдле, написанное в первый день рокового 1917 года.
Для переписки с Эдлой в Кирьоле использовались заранее напечатанные конверты
Февральская революция – как она называлась по юлианскому календарю, так как началась тринадцатью днями ранее, в феврале, – вызвала огромный энтузиазм в широких общественных кругах и породила надежды на радикальные политические и социальные перемены. В воздухе было общее чувство свободы, политической весны. К новому правительству предъявлялись конкретные требования: снабжение продовольствием должно быть улучшено, а война выиграна или же доведена до почетного конца. Однако никто не знал точно, как именно будет выглядеть политическое будущее постцарской России. Немногие были готовы к такому быстрому краху монархии. «Меньше чем в одну неделю вся огромная страна со спокойствием, какое бывает только в торжественные и большие праздники, покинула старое и перешла к новому», – писал философ Лев Шестов.
Альбин Херлиц, шведский предприниматель в Петербурге, сообщил через неделю после начала революции своей жене в Стокгольм, что из‑за перестрелки он не может вернуться домой из конторы: «Мне никогда не забыть ружейной, пулеметной и пушечной канонады, грохотавшей в ночь с понедельника на вторник». В то же время он не мог не впечатляться тем, как быстро всё прошло: «С трудом верится, что Россия действительно живет теперь свободно – без жандармов, полиции и тайной полиции; они упразднены народом, а учащаяся молодежь организует милицию». Соблюдается «удивительный порядок, не слышно ни о каких грабежах частных жилищ, как это было в 1905 году; солдаты вне службы не обязаны отдавать офицерам честь, и пр. – совершенно как после Французской революции». Ни один швед, добавил он, «насколько известно, не пострадал физически».
О стрельбе сообщается и в записках Хагелина за эти мартовские дни. Племянник жены Белямина-младшего был убит шальной пулей, когда стоял у окна, наблюдая уличную жизнь, и сам Хагелин был вынужден броситься на землю, попав под перекрестный огонь. В гостинице «Европейской» Эммануил встретил генерала Густава Маннергейма, который направлялся на фронт. Консьерж посоветовал ему немедленно уйти, потому что «ходят по отелям и ищут офицеров». Эммануил отвез Маннергейма в контору «Бранобеля», находившуюся за углом, и дал ему свою гражданскую одежду. Но костюм низкорослого и полного Эммануила сидел плохо на высоком и всегда элегантно одетом генерале, который вместо того чтобы сразу уйти, к тому же долго подбирал подходящий галстук.
Как и Херлиц, через неделю Хагелин констатировал, что «чрезвычайная ситуация [скорее всего] прошла». 15 марта, в день отречения Николая II от престола, было сформировано Временное правительство во главе с князем Львовым, с Александром Гучковым на посту военного министра и Александром Керенским на посту министра юстиции. Товарищ по партии Эммануила Гучков был одним из тех, кто участвовал в переговорах об отречении императора. 17 марта Хагелин отметил: «Сегодня мы – нефтепромышленники – должны согласовать наши интересы и организовать перевозку наших продуктов по всей стране».
Хотя, по словам Хагелина, «в стране стало относительно тихо, поскольку везде признали новый режим», ситуация в корне изменилась. Одновременно с формированием нового правительства на заводах были созданы рабочие и солдатские советы, что привело к параллельной структуре власти, к так называемому двоевластию. Именно с этими рабочими комитетами работодателям приходилось иметь дело, и их растущее влияние подготовило почву для большевистского переворота в октябре того же года.
Как только волнения в Петрограде стихли, Хагелин уехал в Баку, чтобы «попытаться решить сложный трудовой вопрос». Радовалась политическим переворотам главным образом интеллигенция, вспоминал он, среди рабочих «не чувствовалось никакого восторга», они «путем более или менее навязанных им забастовок боролись за улучшение условий жизни, но о революции они не мыслили». В Баку, в отличие от Петрограда, было «довольно тихо», и «Бранобель» и рабочий комитет могли, после некоторых компромиссов, заключить соглашение, которое удовлетворило обе стороны.
Поскольку дела шли хорошо, возросшие затраты на заработные платы не волновали товарищество. Цена на нефть была высокой, и дивиденды за 1916 год составляли 40 процентов – цифра, которую они скрывали от рабочего комитета! Когда Хагелин через пару месяцев покинул Баку, он совершил путешествие на танкере, носящем имя «K. В. Хагелин» – «не подозревая, что я путешествовал на этом пароходе в последний раз и что я больше никогда не увижу Баку».
О нобелевской семье биографические данные в это время скудны. Эдла провела годы войны и революции в Кирьоле, а Луллу, которому уже с 1904 года принадлежала большая вилла под Стокгольмом, под впечатлением политической нестабильности в России подумывал о покупке другого дома в Швеции. Эммануил провел зиму и весну 1917 года в Петрограде, а в июле отправился на популярный курорт Ессентуки на Северном Кавказе. Там он снимал большую виллу, где «всё красиво обставлено, то есть соответствует всем требованиям сегодняшнего дня». С ним путешествовала Анастасия Карелина, его экономка и учительница русского языка его младших братьев. В предыдущие годы Эммануил отдыхал в западноевропейских здравницах, и последнее лето перед войной было проведено в Бад-Киссинге. Но война закрыла границы, и теперь Эммануил, как и другие российские подданные, был вынужден выбрать отечественный курорт.
