Новые времена предвещала не только национализация нефтяной промышленности. Частная собственность была радикально ограничена декретом, который Уно Оберг лаконично резюмировал следующим образом: «Каждый человек для своих нужд (и нужд своей семьи) мог владеть: одной женой, одной коровой, двумя козами и четырьмя курами, а из домашней обстановки – одним стулом, одной кроватью (причем супруги считались за одного человека), одним обеденным столом и в особом порядке – для инженеров и врачей – одним письменным столом. Все остальные предметы являлись государственной собственностью. Заимообразно ими можно было пользоваться, но по первому же требованию – вернуть».
Пробыв четыре месяца «под их игом», как он выразился, Артур Лесснер решил уехать. Получить разрешение на выезд было чрезвычайно трудно, особенно для востребованных специалистов и начальников. Тем не менее в сентябре 1920 года он получил от главы нефтяного комитета Александра Серебровского разрешение взять «отпуск по болезни» и отправился в Боржом в еще независимую Грузию. Но, покинув Азербайджан, Лесснер изменил свой маршрут. Вместо того чтобы отправиться в Боржом, он поехал через Тифлис, Батум и Константинополь в Бад-Киссинген, где 27 сентября 1920 года его встретили Эммануил и Вильгельм Хагелин.
Представление о том, что большевистской власти скоро придет конец, было широко распространено. Именно оно держало Эммануила на Кавказе, Лесснера и других сотрудников в Баку, а Йосту и Эмиля в Петрограде. Было трудно представить себе, что небольшая группа фанатичных революционеров, не имеющих административного и экономического опыта, сможет управлять такой страной, как Россия. Это же объясняет положительное отношение к национализации, выраженное Лесснером в письме к правлению «Бранобеля» в Петрограде: «Большевистский режим будет очень кратковременным, и учитывая, что резко растущие цены на сырье и затраты, связанные с коллективным договором <…> предприятию непосильны, мы считаем, что введенная национализация нам на руку, поскольку все основные затраты, не связанные с производством, оплачиваются не нами, а из кармана правительства». Идея была проста: национализация помогла бы смягчить экономический кризис, постигший «Бранобель» после 1917 года, а после падения большевистской власти они получили бы свою собственность обратно в лучшем состоянии, чем раньше.
Идея национализации была в России не новой. Нефть являлась стратегическим ресурсом, и вопрос обсуждался, как уже отмечалось, еще при царском режиме, в то время в ответ на сокращение добычи и рост цен. Тогда аргументация сводилась к тому, что нефтепромышленность в значительной степени контролировалась иностранным капиталом (к которому также причисляли и «Бранобель», несмотря на то что предприятие было русским). Решению о национализации в 1918 году способствовали ксенофобские настроения, усилившиеся во время мировой войны, а затем в ходе Гражданской войны, в которой участвовали иностранные войска. Принципиальное различие между национализацией большевиков и той, которая обсуждалась до революции, заключалось в том, что в царскую эпоху нефтяные предприятия получили бы экономическую компенсацию; теперь же они не получили ничего.
Потери нобелевских предприятий
С национализацией «Бранобеля», машиностроительного завода, «Ноблесснера», «Альфа-Нобеля» и других предприятий были утрачены огромные капиталы. Стоимость недвижимости предприятий установить невозможно. При учреждении акционерного общества в 1912 году завод был оценен в 1 300 000 рублей, что равняется примерно одному миллиарду рублей сегодня. Однако это не соответствовало рыночной стоимости. Не говоря о том, какие капиталы были вложены в буровые вышки, нефтепроводы, нефтеперегонные заводы, цистерны, наливные суда, баржи и железнодорожный состав «Бранобеля»!
Что касается утраченного капитала «Бранобеля», можно при помощи списка владельцев паев и акций на 13 мая 1917 года сделать примерную оценку. Номинальная стоимость предприятия тогда составляла 45 миллионов рублей, из них 10 миллионов состояли из 2000 паев по 5000 рублей и 35 миллионов акций по 250 рублей.1
Рыночная стоимость была значительно выше номинальной. Какой она была в мае 1917 года, невозможно определить, так как рынок больше не функционировал. Но до войны паи, как уже отмечалось, котировались более чем в четыре раза выше номинальной стоимости, а акции – почти вдвое. Если предположить, что революции бы не было и что после войны всё вошло бы в свою колею, то рыночная стоимость могла бы примерно соответствовать периоду около 1910 года, то есть около 150 миллионов рублей, соответствуя более 100 миллиардам рублей сегодня.
В результате большевистского переворота более трех миллионов россиян оказались за границей, что привело к возникновению двух крупных русских центров – Берлина и Парижа. Первый в основном привлекал писателей, художников и музыкантов, став в первую половину 1920‑х годов центром русской культуры за рубежом.
Если Берлин был культурным центром русской эмиграции, то Париж был ее политической и экономической столицей. Здесь собрались лидеры российской политической оппозиции – либералы, консерваторы, социал-демократы – и ведущие представители промышленности, в том числе крупных нефтяных предприятий. Те, кто хотел принять участие в борьбе за российскую нефть, должны были находиться в Париже. Эммануил и Йоста перебрались туда в начале 1919 года. Через пару лет Эммануил вернулся в Стокгольм, Йоста же остался во французской столице в качестве представителя «Бранобеля». Ему помогал швед Рагнар Вернер, сотрудник машиностроительного завода с 1908 года и знакомый Йосте еще со времен учебы в Кёльне.
Новая штаб-квартира «Бранобеля» открылась в Стокгольме в 1919 году. Во время войны Швеция оставалась нейтральной, что давало определенные преимущества. Несмотря на потерю огромных богатств в связи с революцией, у предприятия оставались значительные экономические интересы за пределами России, и теперь основной задачей правления «Бранобеля» было найти для них новые организационные формы. Первый шаг на этом пути заключался в сведении всех активов и долгов в единый бухгалтерский учет. В первом балансе, на 1 октября 1920 года, были указаны активы в размере 20 167 910 шведских крон, состоящие из наличных средств, акций и паев, пароходов, машин, товаров и инвентаря, «различных российских ценных бумаг» и т. д. Это соответствует примерно 3 миллиардам рублей сегодня. Задолженность перед «правообладателями» – акционерами и т. д. – составила 12 489 660 шведских крон (примерно 1,75 миллиарда рублей на сегодняшний день).2
Реальные активы предприятия за пределами России состояли в основном из трех статей: 1) танкеры, 2) предприятия и сооружения и 3) совместное владение в дистрибьюторских нефтяных компаниях.
Еще во время войны «Бранобель» заказал три танкера в Швеции. Бóльшая часть их стоимости, чуть более миллиона крон, была выплачена после революции. Кроме того, в 1924 году был выпущен новый танкер, названный «Зороастр» в память о первом наливном пароходе предприятия. В том же году для его эксплуатации было создано судоходство «Зороастр», которое в течение нескольких лет давало стабильный доход, но после краха фондовых рынков в 1929 году было ликвидировано.
