Сообщение о смерти Эммануила в стокгольмской газете
Пятого июня в русской православной церкви в Стокгольме состоялось отпевание, что подчеркивало российское происхождение Эммануила. На следующий день в присутствии родственников и друзей, а также многочисленных представителей официальной Швеции состоялись похороны в церкви Св. Якоба. Коллеги Эммануила по «Бранобелю» и его петербургские друзья (Вильгельм Хагелин, Ганс Ольсен, Антон Карлсунд, Кнут Литторин, Густав Эклунд, Кнут Мальм, Фредрик Лидваль, Оскар Кристоферсон, семья Баклундов, семья Бильдерлинг, госпожа Белямина и многие другие) провожали его в последний путь. Многие присутствовали лично, другие прислали венки. Официальная Швеция была представлена Нобелевским фондом (Яльмар Хаммаршельд и Рагнар Сульман), Шведской академией, Шведской академией наук, Маркусом и Кнутом Валленбергами, мэром Стокгольма, представителями делового мира. Прислали венки польские и финские компании «Бранобеля», Уолтер Тигль («Стандард-Ойл»), «Дисконто-Гезельшафт» в Берлине, «Динамитная компания» в Кельне, «Нитроглицериновая компания», АО «Сепаратор», «Шведское общество в Петербурге» (после 1917 года ведущего свою деятельность в Стокгольме), «Общество российских шведов» и многие другие лица и организации.
«В лице Эммануила потеряли мы на редкость широкую, талантливую и отзывчивую личность», – заявил в своем некрологе Эрик Веннберг, первый актуарий Торговой палаты, через год после смерти Эммануила получивший от Фонда Нобеля задание написать историю семьи Нобель. В своем некрологе Веннберг также отметил, что Эммануил «умер неженатым, но был как отец своим многочисленным братьям и сестрам, о воспитании и экономических интересах которых он заботился тщательнейшим образом».
То, что при жизни Эммануил взял на себя значительную ответственность за благополучие своих братьев и сестер, явствует из этой книги. Не меньшую заботу он проявил и после смерти, что явствует из его завещания.
Наследство после Эммануила состояло в основном из акций (самый крупный пакет составляла доля в «Нитроглицериновой компании»), облигаций, денежных средств и вексельных претензий и было оценено в 2 873 526 шведских крон, что соответствует примерно 700 миллионам рублей сегодня. Из вещей были – помимо мебели и другого инвентаря – золотые и серебряные монеты и медали, часы, украшения, шкатулки, цепочки, кубки и российские знаки различия. Среди множества картин был портрет Яльмара Крусселя, выполненный Валентином Серовым в 1909 году (в связи с 30‑летием «Бранобеля», когда Серов написал и портрет Эммануила), портрет Эдлы и полотно знаменитого шведского художника Андерса Цорна. Среди «списываемых долгов и статей расхода» были пенсионные выплаты нескольким людям, в том числе Владимиру Назанскому и Михаилу Евланову, помогшим Эммануилу бежать с Кавказа.2 Активы, конфискованные в России, в том числе в «Бранобеле», были указаны в отдельном приложении, с примечанием, что не представляют никакой ценности. Однако в завещании имелась оговорка, что в случае, если существующая в России собственность – недвижимость, движимое имущество, паи и акции – «будет возвращена своим прежним законным владельцам», она с полным правом собственности переходит во владение трех братьев – Рольфа, Эмиля и Йосты.
Завещание было составлено в 1928 году, с незначительным дополнением, сделанным в 1930 году. Братья, сестры и племянники Эммануила получили восемь долей наследства: первая досталась трем дочерям брата Карла, остальные семь – сводным братьям и сестрам Эммануила Мине, Ингрид, Марте, Рольфу, Эмилю, Луллу и Йосте. Мина и Ингрид умерли в 1929 году, поэтому их доли достались их детям.
Однако до того, как были распределены доли братьев и сестер, четверо других бенефициаров должны были получить свое. Первой в этом списке стояла «верная экономка» Анастасия Карелина, которая «в знак признательности за всё, что она для меня сделала», должна была получить 50 000 шведских крон, не считая своей годовой пенсии. Но она умерла годом ранее. Следующим бенефициаром была Анна, единственная оставшаяся в живых родная сестра Эммануила, которой после его смерти предоставлялась годовая пенсия в размере 15 000 шведских крон (примерно 3,8 миллиона рублей сегодня) и единовременная выплата в размере 100 000 крон (25 миллионов рублей сегодня).
Эти две доли вряд ли были неожиданностью для братьев и сестер Эммануила, чего нельзя сказать об оставшихся двух. Некий Юрий Ежикович, студент Цюрихского технологического университета, продолжал получать деньги на свое образование, а его мать Антуанетт фон Ежикович, проживающая в Париже на Бульваре Суше, д. 19, получала 350 000 шведских крон (около 85 миллионов рублей сегодня).3 Эти доли соответствовали 12 процентам состояния Эммануила. Словно предугадав, что его воля по этому пункту может быть оспорена, Эммануил распорядился, чтобы сумма была выплачена «одновременно с другими долями», поручив Вильгельму Хагелину проследить за исполнением. Подобное распоряжение касалось и больного отца Юрия Ежиковича, в отношении которого Хагелин должен был «действовать по обстоятельствам». Когда в феврале 1935 года наследство Эммануила было наконец поделено, его подруга Антуанетт получила 311 000 шведских крон за вычетом налога на наследство и судебных издержек (каких именно, неясно).
Выбор Хагелина в качестве ответственного за выплату завещанной доли не случаен. Он жил периодически в Париже, где проживала Антуанетт фон Ежикович, и был в курсе ее с Эммануилом отношений. Имеется также косвенный намек на то, что она была осведомлена о наследстве. В письме от 1929 года Эммануил сообщил Хагелину, что она «вернется сегодня вечером [в Оберхоф] из санатория Даппера и сообщит мне информацию по налоговому вопросу». Скорее всего, здесь имелся в виду вопрос о налогообложении ее будущего наследства. В том же письме также упоминается о погашении долга в 150 000 франков (5 миллионов рублей) за дом, в котором она проживала (или который, возможно, принадлежал ей) на Бульваре Суше.
Кем же была эта женщина, унаследовавшая от Эммануила больше всех? Антуанетт фон Ежикович была русской и идентична c той самой Антониной Александровной, сопровождавшей его в поездках в Италию и Индию и составлявшей ему компанию на немецких курортах. В письмах она фигурирует под инициалами А. А., но никакой дополнительной информации о ней не сообщается. Фамилия указывает на то, что муж ее происходил из польской дворянской семьи Ежикович.
В дневнике, который вел Лейф Нобель во время поездки в Индию, она изображается как «настоящая стерва, недовольная и ленивая», но это мало о чем говорит. Дополнительную информацию можно почерпнуть у отца Лейфа Ганса Ольсена, в чьих воспоминаниях присутствие Антуанетт фон Ежикович в жизни Эммануила рассматривается как результат «безошибочных признаков растущей деменции». В качестве примера того, как она использовала Эммануила, он приводит историю с дорогими украшениями парижской ювелирной компании «Бушерон», которые ей подарил Эммануил, но оплатить которые в связи с его инсультом пришлось Эмилю и Йосте. «Это была лишь одна из многих неприятностей, которые этот человек причинил семье Нобель», – констатировал Ганс Ольсен, участвовавший в заключении сделки.
