Мина с детьми Карлом, Эммануилом и Анной
Наиживейший интерес Людвига вызывали вопросы российского машиностроения. В марте 1867 года во втором отделе общества «Механика и механическая технология» состоялась дискуссия на тему «О мерах к возвышению машиностроительного дела в России и к развитию наших механических заводов». Основным докладчиком был Людвиг, который утверждал, что отечественное машиностроение необходимо защищать от иностранных конкурентов, прибегающих к нечестным методам с целью навредить российским заводам. Как средство защиты он предложил ввести протекционистские импортные тарифы на паровые двигатели, станки и паровозы, которые с тем же успехом производились в России. Тарифы, утверждал он, должны быть достаточно высокими, чтобы российские производители смогли конкурировать с иностранными. Эти идеи активно поддерживались «Техническим обществом» и имели непосредственное влияние. Тем же летом была создана правительственная комиссия по пересмотру тарифов. Подобные комиссии собирались и раньше, новость состояла в том, что к работе были привлечены инженеры и промышленники.
В таможенном уставе, принятом в следующем году, были введены повышенные таможенные пошлины на паровозы, локомобили и паровые двигатели, а также на «части и принадлежности всякого рода машин и аппаратов, привозимые для фабричного употребления». Меры, однако, оказались недостаточными, и Людвиг несколько раз возвращался к этому вопросу, в том числе в докладе о застое в российском машиностроении. По его мнению, единственным способом создания и развития солидных частных промышленных предприятий в России должна стать общая покровительственная политика, а не ориентированная на отдельные продукты и, помимо этого, допускающая исключения. Если положение дел не изменится, российские частные компании будут по‑прежнему зависеть от заказов и от поддержки со стороны государства. Несмотря на то что предложение Людвига не было принято, российская механическая промышленность за 1860 годы сильно выросла. Как уже упоминалось, в 1850 году в России действовали 25 частных механических мастерских с общим числом рабочих 1475 человек. Двадцать лет спустя число мастерских достигло 145, причем почти 30 тысяч человек были трудоустроены лишь в европейской части России.
Избрание в «Техническое общество» означало окончательное признание Людвига российским промышленником, всего через четыре года после запуска предприятия на территории завода Ишервуда. Кроме того, Людвиг воспринимался патриотом. «Он не был русским, но мы гордимся им!» – отозвался после его смерти один из членов «Технического общества».
В самый разгар профессионального успеха Людвига постигло большое горе. В мае 1869 года в возрасте тридцати шести лет при родах умерла его жена Мина, а еще через двенадцать дней скончалась новорожденная дочь Шарлотта Вильгельмина. Людвиг перенес потери очень тяжело. Судя по письмам, их брак был на редкость гармоничным. «Сегодня наш пятый день свадьбы, и ни один смертный не может быть счастливее, чем я в моем браке», – писал он в сентябре 1863 года Роберту, чей брак был полон ссор и недоразумений по причине ревности и недоверия, особенно со стороны Роберта. «Память о скорбящем муже и оставшихся без матери детях, собравшихся у ее смертного одра, никогда не сотрется, – вспоминала близкая знакомая. – Нобель всё меняет у себя дома, уходит и приходит, словом, нет покоя. Вчера вечером он был у нас и сказал, что больше не выдержит и что намерен вместе с Сельмой [Шарлин] и детьми отправиться через Швецию за границу. Это может быть благотворным развлечением, в котором он так нуждается, ибо он выглядит совсем больным и разбитым». Мина родила Людвигу шестерых детей, трое из которых еще были живы: Эммануил (десять лет), Карл (семь) и Анна (три); остальные умерли в раннем возрасте. В заботах о детях ему помогала нянька Сельма, сам он работал круглосуточно, а детям нужна была мать.
Вскоре Людвиг встретил другую женщину – Эдлу Коллин, рожденную в Стокгольме в 1848 году. Ее отец умер, когда ей был всего год, и мать взяла на себя ответственность за нее и еще двух сестер. Семья была настолько бедной, что Эдле разрешалось брать домой еду из школы. Мать скончалась, когда Эдле было семнадцать лет. Две ее сестры проживали тогда в Петербурге: Лилли была замужем за архитектором Теодором Мельгреном, родившимся в Стокгольме, но выросшим в Хельсинки, а Хильдегард работала учительницей в шведской приходской школе имени Св. Екатерины. Осенью 1869 года она собиралась выйти замуж за финско-шведского инженера Альфреда Нюберга и бросить работу в школе. Ее заменила сестра Эдла, приехавшая из Швеции. Семьи Нюберг и Мельгрен были знакомы с Нобелями, и вскоре Эдла была представлена Людвигу. Свадьба состоялась через год после ее прибытия в Петербург, 1(12) октября 1870 года.
Роберт возвращается в Петербург
Пока Людвиг был занят расширением своего дела в Петербурге, Роберт успешно руководил «Нитроглицериновой фабрикой» в Стокгольме. Сам он считал, что без его вклада это было бы «пустым делом». Но вскоре отношения с соучредителем фабрики Ю. В. Смиттом и с ее техническим директором Алариком Лидбеком разладились. Кто был виноват – неясно, но обычной причиной конфликтов Роберта служили его вспыльчивый темперамент («мой больной нрав», как он сам описывает его в письмах) и неспособность подчиняться другим. В своих письмах о тех событиях он отзывался так: «Учитывая независимое положение, которым я всю жизнь пользовался и по сей день обладаю на „Нитроглицериновой фабрике“, очень обидно, когда кто‑либо позволяет себе повелительный тон по отношению ко мне». Бескомпромиссный характер Роберта мучил не только его окружение, но и его самого. «С таким нравом, как у меня, – констатировал он проницательно, – два-три обидных слова могут расстроить спокойствие на несколько дней, что в сочетании со всеми другими неприятностями может стать причиной мучащей меня болезни. Так что я не раз пожалел, что им удалось меня заманить сюда [в Стокгольм]».
К личным и техническим конфликтам на фабрике добавился постоянный страх, что с ним и его семьей, проживающей на территории предприятия, может случиться несчастье. Риск был велик. В 1869 году произошел взрыв, но обошлось без жертв. Однако несколько взрывов со смертельным исходом произошли на динамитных заводах Альфреда, в том числе в Крюмеле в Германии в 1866 году. «Мы живем как на вулкане, – писал Роберт. – И к тому же окружены одними пьяницами. В городе с кабаками на каждом углу найти трезвых и способных к делу людей практически невозможно. Если удается заполучить трезвого мужчину, то он дурак. Мне здорово надоело всё это дело <…> которое малоприбыльно».
Устав от конфликтов и не желая дальше подвергать себя и свою семью риску взрыва, Роберт решил оставить должность директора фабрики и устроиться на завод Людвига в Петербурге. В то время российское производство развивалось с такой скоростью и обороты достигли такого объема, что Людвиг, страдавший слабым сердцем и другими недугами, был на износе и нуждался в помощи. Планы обсуждались почти год, после чего Роберт переехал в Петербург в августе 1870 года. «Как бы то ни было, – писал ему Людвиг в октябре 1869 года, – а завод требует много внимания, особенно учитывая разнообразие моей продукции. Одних рабочих в настоящее время порядка семисот, а стоимость ежедневного производства – четыре тысячи рублей. Нельзя иметь ни слабые нервы, ни дурное расположение духа, чтобы вытерпеть все мелкие и большие досады, которые неизбежно влечет за собой такое форсированное производство <…>. У меня нет причин быть недовольным ходом работ, но я не могу отрицать, что они являются источником глубокой озабоченности, которая отнюдь не влияет положительно на настроение». Месяц спустя он писал Роберту снова: «Надеюсь, что в будущем году дела пойдут так, что я не поступаю легкомысленно, предлагая тебе работу и хороший доход в деле, вести которое мне одному будет слишком тяжело в будущем».
