Роберт мучился. Бакинское дело было его в той же степени, как машиностроительный завод – Людвига, а динамитная империя – Альфреда. В конце концов, он собственным силами добился позиции, сравнимой с положением братьев. Неудивительно, что мысли о разлуке с нефтяным делом подвергали его «больной нрав» большим испытаниям. Капитал, полученный в результате образования акционерного общества, был необходим для реализации намеченной программы; Роберт никогда не смог бы развить это дело за свой счет. В то же время сознание, что успех компании в основном воспринимается как результат предприимчивости и организационного таланта Людвига, не могло не причинять ему боль.
На самом деле, Роберт играл куда более значительную роль в технологических инновациях, связанных с именем «Бранобель», чем та, что ему обычно отводится. Его вклад в области химии общепризнан: без его успешных разработок по производству чистого керосина этот продукт никогда не стал бы конкурентоспособным. Многие обычно приписываемые Людвигу идеи также шли от Роберта. «Проспект…» Людвига и его статья в «Записках Технического общества» основывались на книге «Петролия», которую он получил в подарок от Альфреда, а также на опыте двух посещений Баку в 1876 году. Но не стоит забывать, что проекты строительства цистерн, трубопроводов и транспортных судов были предложены Робертом еще в 1873 году, задолго до того, как Людвиг стал интересоваться этими вопросами. Переписка с инженером Свенсоном показывает, что «суда для перевозки керосина без бочек», то есть наливные пароходы, изначально были идеей Роберта.
Тот факт, что Роберту отведена менее заметная роль в создании «Бранобеля», имеет свое объяснение. Во-первых, история компании написана родственниками Людвига после смерти Роберта. Главными источниками были две книги, опубликованные в честь двадцать пятой и тридцатой годовщины нефтяной компании (издания 1904 и 1909 годов), и книга дочери Людвига, Марты Нобель-Олейниковой, «Людвиг Нобель и его дело» (1952). Все последующие историки черпали информацию преимущественно из этих источников. Хотя вклад Роберта преднамеренно не был занижен, нельзя отрицать, что изложение страдает некоторой пристрастностью. Вторым фактором, сыгравшим роль в восприятии ценности Роберта, является его темперамент. Задиристый, трудноуправляемый нрав рано стал окрашивать представление потомства о нем в мрачные тона. «Во время пребывания Роберта в Петербурге мы прекрасно знали, что если он похвалит кого‑то утром, то еще до заката отправит его жареным в ад, – объяснял Альфред своему племяннику Эммануилу. – Это работало как часы, безошибочно». Но всё же братья умели отделять неуправляемый нрав Роберта от его явного таланта и важного вклада в нефтяное дело. Тот абзац, где Альфред говорит о «самообожествлении» Роберта, заканчивается двумя риторическими вопросами: «Но разве это не заслуга? Не являются ли яркие звезды более благородными телами, чем тусклые планеты, лишенные самоизлучающей силы?»
Братья Нобель
Роберт покинул Баку в конце лета 1880 года. Перед отъездом он назначил Альфреда Тёрнквиста техническим директором и финансово ответственным за деятельность механической мастерской завода. Во дворе конторы в Балаханах был устроен прощальный вечер: соорудили танцевальную площадку, угощение было щедрым, произносились хвалебные речи, и Эрланд Тэль продемонстрировал свои познания в химии, смастерив ракеты для фейерверка. «Ночь была теплой и тихой, атмосфера прекрасной, но немногие присутствовали на отвальной „Отче нашего“», – вспоминал Вильгельм Хагелин.
Первой остановкой Роберта был Санкт-Петербург, где он снова сцепился с Людвигом в «тяжелой и выматывающей стычке». Отъезд брата был воспринят с облегчением. «Его состояние духа в последнее время было совсем невозможным – он мучил себя и других самыми недостойными подозрениями и был невыносим своими преднамеренными оскорблениями», – сообщил Людвиг Альфреду. Вместо того чтобы направиться в Стокгольм, куда Полин с детьми перебралась из Хельсинки, Роберт, по словам Людвига, «отправился на юг в неведомые края, не оставив даже адреса, чтобы его оставили в покое». В странствиях он пребывал больше года. Марта Нобель-Олейникова в своей книге о семье констатирует, что «крайне трудно получить сведения о Роберте Нобеле после его отъезда из Баку в 1880 году». Это верно, сведений мало. Однако с помощью его копировальных книг можно в общих чертах обрисовать его жизнь в первые годы за пределами России, проведенные в поездках по Европе. Расходы на эту скитальческую жизнь – в дорогих отелях и санаториях – покрывались за счет средств, находившихся в конторе машиностроительного завода в Петербурге и которые он время от времени выписывал оттуда.
Из Петербурга Роберт поехал в Вену. Там его охватило чувство вины. Всю жизнь он старался стать экономически независимым, для того чтобы обеспечить будущее своей семье. Этой же весной он составил в Баку свое завещание, о чем сообщил Альфреду. «Поскольку ты был и остался моим самым любимым братом, я в своем недавнем завещании взял на себя смелость назначить тебя, а также [Карла] Эберга и [кузена Адольфа] Альселя опекунами моих детей, для надзора за ними и управления их скромным состоянием». Его семья, которую Роберт на протяжении десяти лет почти не видел, к этому времени состояла из четырех детей: Яльмара (р. 1863), Ингеборга (р. 1865), Людвига (р. 1868) и Тиры (р. 1873). Когда однажды Альфред пожаловался, что Роберт влачит «одинокую и скучную жизнь», Людвиг ответил, что «ему пора бы вспомнить о своей семье». Не будучи семейным человеком в общепринятом смысле этого слова, Роберт был одержим идеей экономической защищенности жены и детей. Отдавая себе отчет о шатком состоянии своего здоровья, он написал Полин из Вены письмо, в котором выразил неудовольствие тем фактом, «что я в своих долгих путешествиях по зарубежным странам продолжаю таскать с собою важные бумаги, пропажа которых в случае моей кончины может сказаться весьма отрицательно на интересах моей семьи». Поэтому он снабдил письмо информацией о денежных средствах, платежных претензиях и ценных бумагах, хранящихся в Баку и Петербурге, а также приложил квитанцию от бакинской конторы «Бранобеля», подтверждающей получение его завещания. Он также посоветовал Полин о переводе необходимых ей денег обращаться к петербургской конторе напрямую, а не через него.
Из Вены Роберт отправился на зимовку в Ниццу. Его здоровье снова ухудшилось, он перенес новый приступ «кавказской лихорадки», который пришлось лечить мышьяком, к тому же его мучили застои крови в мозге. Что на деле было болезнью, а что ипохондрией, неясно. Навестивший его Альфред констатировал, что всё не так уж плохо. В Ницце Роберт находился до середины мая 1881 года, а с начала августа поселился на чешском курорте Карлсбад, который неоднократно посещал и до этого. В сентябре 1881 года Роберт вернулся в Вену, где пробыл всю осень. «Мне советуют провести зиму на Ривьере или в Египте, что вполне совпадает с моим собственным мнением, – писал он Людвигу. – Длительное пребывание в Баку сделало северные зимы для меня непереносимыми, но, несмотря на это, я бы хотел сначала посетить Стокгольм, это моя обязанность по отношению к жене и детям, будь это даже во вред здоровью». Когда Роберт вернулся к семье, неясно, но, вероятно, к Рождеству 1881 года.
