Людвиг согласился «оставить в стороне личные конфликты между нами, не позволив различию в деловых вопросах бросать тень на путь родства и дружбы», что обрадовало Альфреда. Роберт тоже хотел, чтобы братья сложили оружие, о чем просил Альфреда в письме: «Смени гнев на милость и не сердись слишком на Людвига. Здоровье его неважное, и его нужно беречь, если он сохранит спокойствие, это будет на пользу нам. У меня самого много причин обижаться на него, и в таком случае, как этот, я не хочу и не могу встать на его защиту, но единодушие – сила, и в настоящее время единодушие является единственной опорой великого дела».
Топор войны был зарыт, но конфликт глубоко ранил обоих. Альфред позже заявлял, что «никогда, ни до, ни после <…> с ним так безжалостно не обращались», а Людвиг утверждал, что Альфред просто не понимал устройства предприятия, которое он считал своим детищем. Он тоже писал гневные письма, которые не отправлял. Следующее, однако, дошло до адресата:
Если бы ты знал, какую безграничную боль мне причинили эти ненужные объяснения, ты бы пожалел и оставил меня в покое. Ты, в свою очередь, не учел пару мелочей: я знаю это дело лучше, чем ты; что я сам питаю и всегда питал к предприятию полное доверие; я всегда брал на себя всю ответственность за него, никогда не позволяя, чтобы другие потерпели на нем урон; моих собственных средств достаточно, чтобы полностью гарантировать это. Дома я никому не сообщил о твоем беспокойстве, и никто не рассматривал твое участие в компании иначе как участие одного из братьев Нобель. Они привыкли к тому, что я отношусь к интересам компании с большей заботой, чем к моим собственным, и неудивительно, что тебя не считали чужим. Подумай над этим, если снова потянет на размышления о прошлом; исходи из того, что перед дельцом и счетоводом стоит человек с сердцем, с чувством чести и с твердым намерением выполнить свой долг.
Закавказская железная дорога и Дом Ротшильдов
Альфред и Людвиг были усердными корреспондентами. Количество писем и телеграмм, которыми они обменивались только во время кризисного 1883 года, огромно – около пятисот. Иногда они писали по несколько писем в день друг другу и в петербургскую контору. Подробный отчет об их дискуссиях о кредитах, эмиссиях, государственных гарантиях, процентных ставках и т. п. не представляется возможным в рамках этой книги.
В итоге можно сказать, что к лету 1884 года компания встала на ноги, хотя и шаткие. Этому способствовала, между прочим, большая эмиссия новых акций. Людвиг хотел поднять цену паев до шести тысяч рублей, но согласился с предложением Альфреда выпустить вместо этого акции по цене 250 рублей. Таким образом, уставный капитал компании был увеличен с 10 до 15 миллионов рублей: 10 миллионов в паях и 5 миллионов в акциях. Этот шаг был необходим для завоевания доверия более мелких акционеров как за рубежом, так и в России, где в националистической прессе Нобелей обвиняли в том, что, будучи иностранцами, они эксплуатируют природные ресурсы страны; такие настроения были распространены в 1880‑е годы в период правления Александра III.
В мае 1884 года «Дисконто-Гезельшафт», дисконтное общество в Берлине, переняло облигационный заем «Бранобеля» на пять миллионов рублей в Российском государственном банке сроком на десять лет, предоставив также кредит на два миллиона под залог сырой нефти. Помощником Людвига в переговорах с немецким банком был его финансовый советник, шведский экономист Ивар Лагерваль, защитивший диссертацию на тему торговли Швеции во второй половине XVII века. Три года спустя он станет членом правления «Бранобеля». Кредит в берлинском банке был результатом стремления канцлера Бисмарка улучшить отношения с Россией. С немецкой стороны переговоры вел друг Людвига, Луис Бергер, член немецкого парламента и человек, хорошо знакомый с российскими условиями. Летом 1886 года Бергер сменит Альфреда в совете правления товарищества «Бранобель».
Ивар Лагерваль
Спрос на облигации был настолько велик, что выпуск был сразу переподписан. Это значило, что задолженность Гинцбургу можно было погасить. Страхи Альфреда улетучились: «Я считаю соглашение с дисконтным банком в Берлине в высшей степени выгодным и успокаивающим, с чем должен тебя поздравить, ибо тебе необходим покой, которого ты до сих пор не мог себе позволить». В то же время у Альфреда сложилось чувство, что его вклад не был оценен по заслугам: «Несмотря на то что всё это дело моих рук, я не услышал ни слова признательности, – прокомментировал он соглашение в обычном для него саркастическом тоне. – На самом деле, меня удивляет, что они не говорят, будто я повредил делу».
После целого года финансовых проблем и конфликтов между братьями самые острые моменты были преодолены. Но едва компания успела консолидироваться, как возникла новая угроза в виде весьма опасного конкурента: банкирского дома Ротшильдов в Париже. Причина была следующая.
Порт Батум
В мае 1883 года была открыта долгожданная Закавказская железная дорога между Баку и Тифлисом, следовавшая оттуда в порт Батум на побережье Черного моря в пятнадцати километрах от турецкой границы. Батум был маленьким сонным турецким городом – скорее всего, деревней, присоединенной к России по договору с Османской империей в 1878 году. Расположение его было идеальным. В римские времена Батум был важной военно-морской базой, теперь же, благодаря налаженному железнодорожному сообщению с Баку, он стал играть ключевую роль в экспорте нефти в Западную Европу. «Когда будет построена железная дорога из Баку в Поти, нам откроется весь мировой рынок», – предсказал Роберт еще в 1875 году. Он был по существу прав, хотя не мог, разумеется, предвидеть, что Батум отойдет к России и что в силу этого расположенный севернее Поти не выберут в качестве экспортного порта. Связав Батум с Баку, нефтяные компании сыграли важную роль в интеграции аннексированной территории в состав Российской империи. Идея соединения железной дорогой Каспийского моря с Черным, разделенных восемью сотнями километров, была предложена в 1861 году кавказским наместником князем Барятинским. После инициативу поддержал его преемник, великий князь Михаил, который, как уже упоминалось, рано осознал важность нефтяной промышленности для России и чрезвычайно доброжелательно относился к нобелевской семье.
Когда Батум стал российским городом, предприниматели Сергей Палашковский и Андрей Бунге получили концессию на строительство железнодорожной линии. У обоих имелся опыт строительства железных дорог, а Бунге был также племянником товарища министра финансов, что, возможно, способствовало получению концессии. Однако работы шли медленно, а затраты превышали ресурсы компании. Никто из бакинских нефтепроизводителей, включая товарищество «Бранобель», не хотел финансировать проект. Перепроизводство сырой нефти привело к значительному падению цен, что резко уменьшило желание инвестировать. Тогда Палашковский связался с банкиром Альфонсом де Ротшильдом, который вместе со своим братом Эдмондом возглавлял Парижское отделение банка. Это был умный и логичный шаг. Семья Ротшильд имела большой опыт строительства железных дорог. Еще в 1837 году они финансировали одну из первых в Европе железнодорожных линий между Веной и Краковом, затем маршруты Париж – Сен-Жермен и Париж – Версаль, а также несколько других линий на европейском континенте. Банкирский дом принимал участие и в быстрорастущей керосиновой промышленности, им был приобретен перегонный завод в Фиуме на Адриатике. С точки зрения Ротшильдов, железнодорожное сообщение между Баку и Батумом имело то очевидное преимущество, что открывало доступ к российской нефти, позволив избавиться от зависимости США и рокфеллерской «Стандард-Ойл». Учитывая столь привлекательные экономические перспективы, братьям Ротшильдам было нетрудно принять предложение вложить деньги, чтобы спасти строительство железной дороги.
