Пастор Херман Каянус
В первые десятилетия после основания Петербурга у шведских и финских лютеран не было собственной церкви. Разрешение было получено в 1733 году. Церковь назвали Св. Анной, в честь российской императрицы. Спустя десять с лишним лет община раскололась из‑за конфликтов между шведско– и финноязычными прихожанами, и в 1769 году шведскоязычная община отстроила свою церковь, нареченную Св. Екатериной. Но община росла, и в 1865 году была возведена новая, бóльшая церковь работы Карла Андерсона.
Почти все приходские священники были родом из шведскоязычной Финляндии. С 1835 по 1881 год общину возглавлял пастор Густав Фредрик Зандт, «образованный, светский господин, общительный и обаятельный и поэтому очень популярный». Именно Зандт и предложил построить новую церковь.
Зандта сменил не менее обаятельный и популярный пастор Херман Каянус, который, помимо всего прочего, был отличным оратором и певцом (его братом был известный композитор и дирижер Роберт Каянус, в течение пятидесяти лет управлявший Хельсинкским городским оркестром). Каянус и Нобели поддерживали близкие контакты, он крестил и венчал детей и внуков Людвига. Самым любимым торжеством была рождественская заутреня, описанная дочерью Людвига:
Атмосфера заутрени, начавшись еще дома, усиливалась всё более по мере приближения к квартире пастора Каянуса, расположенной на втором этаже рядом с самой церковью. Зажженные свечи стояли там по две в каждом окне. Нигде в городе, даже в шведских домах, не было ничего подобного. Редкие в утренней темноте прохожие спешили в расположенную рядом финскую церковь Св. Марии и в шведскую церковь Св. Екатерины, чьи двери распахнул церковный служитель Мальмберг; у него рыжие густые бакенбарды, черный сюртук с вышитыми золотыми крестами на лацканах и добродушное, заутреннее лицо. <…> В церкви было мало народу, на хорах сидели бедные старушки с черными платками на головах, заправленными под воротники изношенных пальто. Каждый раз при упоминании Христа они вставали и делали книксен, рыдали, причитали, кашляли и молились, представляя собой печальный декор церкви. Перед алтарем стояла высокая елка, украшенная толстыми стеариновыми свечами. Службу попеременно вели сам пастор Каянус и младший священник Карванен, оба одеты в простые черные облачения немецкого евангелическо-лютеранского типа. Праздничных церковных риз и прочих роскошных церковных убранств не было видно.
Долгое время церковь была главным местом встречи шведов и шведскоязычных финнов в российской столице. Однако с увеличением иммиграции квалифицированной рабочей силы во второй половине XIX столетия увеличилась потребность в местах социального общения за пределами церкви.
В 1877 году было создано «Скандинавское общество в Петербурге». Правление состояло из скандинавских – в основном шведских – представителей высших слоев города. Председателем был избран Людвиг. Остальными членами правления были: балетмейстер Мариинского театра Христиан Петрович Йогансон, шведско-норвежский вице-консул Густав Дамберг, профессор и старший астроном Пулковской обсерватории Магнус Нирен, сын Людвига Эммануил, портных дел мастер Николай Норденстрём и ювелир Александр Тилландер.
Дом придворного ювелира Болина
Поначалу общество было создано для великосветского общения, но уже по прошествии первого года его название изменилось на «Скандинавское благотворительное общество в Петербурге», которое, согласно уставу, должно, «по мере возможностей, оказывать помощь нуждающимся скандинавам, проживающим в Петербурге и его окрестностях». Через пару лет Людвиг оставил пост председателя в пользу Магнуса Нирена, однако он и остальные члены нобелевской семьи продолжали вносить существенный финансовый вклад в деятельность не только Скандинавского благотворительного общества, но и других подобных обществ.
Социальная жизнь
Нобелей спаяла неординарная семейная судьба: бегство отца из Швеции, эмиграция в Россию, первые промышленные успехи в Петербурге, крах и банкротство машиностроительного завода, борьба Людвига с кредиторами и успешное основание нового завода, разработка нефти в Баку и создание одной из крупнейших в мире нефтяных компаний. Нобели были семейными людьми. Письма свидетельствуют о глубоком чувстве сплоченности, о развитой солидарности внутри семьи и между поколениями. Похоже, они предпочитали общаться в семейном кругу.
А другие контакты? В сохранившейся переписке поразительно мало информации о друзьях и знакомых, которые, по естественным причинам, принадлежали в основном к шведскоговорящим кругам Петербурга. (Русские упоминаются в переписке только в профессиональном контексте.) Некоторые из них мелькали на этих страницах, в том числе семья Стандертшельд, хотя те и не жили в Петербурге. Иммануил в автобиографических заметках пишет, что Густав фон Котен-младший и его жена были самыми близкими друзьями его и Андриетты в России. Кроме этого, почти никаких других упоминаний. Кто еще входил в круг их общения?
Портных дел мастер Йон Петтер Лидваль справа, посередине его коллега, придворный портной Андреас Норденстрём. Мужчина слева – Карл Рейнхольд Виберг
Помимо пасторов шведской церкви, к высшим слоям соотечественников принадлежали дипломаты шведско-норвежской миссии, с которыми Нобели были в постоянном контакте. В деловом мире особенно выделялись две категории – ювелиры и портные. Две из крупнейших ювелирных фирм города имели шведские связи. Болин стал придворным ювелиром еще в 1839 году, а Фаберже – в 1885‑м. (Карл Фаберже не был шведом, но, будучи женат на финской шведке, состоял в лютеранской общине Св. Екатерины.) Со временем Нобели стали одними из крупнейших заказчиков у Фаберже.
В скандинавской общине хорошо было представлено портновское дело. Норденстрём был военным портным, Лидваль – гражданским. Оба были поставщиками императорского двора. Надо полагать, что мужская часть нобелевской семьи заказывала свои костюмы у Лидваля, шившего одежду для императора и членов царской фамилии и чья мастерская была одной из самых крупных в Европе.
Разумеется, Людвиг и Эдла встречались с этими людьми, но насколько близко они общались, мы не знаем. То же самое касается балетмейстера Йогансона, который был видной фигурой в культурной жизни города. Впрочем, культурные интересы нобелевской семи были слабо представлены. Конечно, они ходили на концерты и посещали театр, но, скорее всего, потому, что так полагалось в их кругах. Альфред и Людвиг были глубоко немузыкальны и в молодости, сопровождая дам в оперу, поочередно выходили в аванложу, где стояла кушетка, «чтобы вздремнуть, пока другой лояльно оставался в кресле».
