«Всемирно известная шведская семья изобретателей». Первая страница стокгольмской газеты Aftonbladet, 1894 год. Как видно, семья Нобель была известна и до основания Альфредом Нобелевской премии
Лагерваль покинул Петербург и оставил активную работу в правлении уже в ноябре 1888 года, а в следующем году он покинул пост, устав «говорить да и аминь проектам г-на Белямина, чья мудрость осталась для меня незамеченной». Эммануил предложил Лагервалю остаться на службе на предприятии, но тот отказался. Возможность получения денег при отсутствии какого‑либо влияния или задач его не интересовала. Тем не менее они расстались как хорошие друзья и «не без интенсивной тоски с моей стороны», сообщил Лагерваль Альфреду.
«После вашего ухода нет ни одного человека, который смеет высказывать свое мнение, – писал Роберт Лагервалю. – Белямин единственный в правлении, кто работает, поэтому он доминирует надо всем и никоим образом не желает пускать соперников, способных оспорить его положение». В характеристике младшего Нобеля часто встречается эпитет «нерешительный». «В правлении компании Эммануил отличается только своей нерешительностью, – писал Роберт Альфреду. – Он хорошо справляется с финансовой политикой, но во всем остальном он парализует деятельность. Так что нынче нобелевское имя известно только как название компании». Как говорил Лагерваль, «нерешительность Эммануила <…> настолько уже известна в Петербурге, что никто даже и не пытается ему что‑либо предложить». Что касается критического отношения Роберта и Альфреда к Белямину и его властолюбию, оно в значительной степени было основано на сообщениях Лагерваля и, скорее всего, было справедливым. Но прав ли он был в отношении Эммануила? В письме Альфреду Лагерваль начертал следующий портрет его племянника:
Характер Эммануила достаточно сложен. Но ключ к пониманию его лежит в том, что, как любой преемник крупного состояния, он, в первую очередь, есть и должен быть консервативным. Он консервативен до такой степени, что каждый шаг вперед или назад страшит его – он бы отлил «статус-кво» в бронзе и остановил бы ход часов. Он много раз объяснял мне, что предпочитает сохранить людей, бесполезность и вредность которых хорошо понимает, чем вносить изменения: «Я знаю их недостатки, – говорит он, – знаю, что они не годятся, – о новом же человеке я ничего не знаю». <…>
Излишне указывать вам на добрую основу, на которой базируются эти черты характера. Предоставленный самому себе, Эммануил был бы самым бесценным, самым надежным другом. Доброжелательная натура и благие намерения его, равно как искреннее стремление быть справедливым и полезным, сделали бы его уважаемым и ценимым начальником. К сожалению, из‑за его неспособности к действию он становится игрушкой в руках тех, кто достаточно безжалостен, чтобы действовать вместо него и за его счет. <…> Мне больно за Эммануила. Если его не поддержит сильная и доброжелательная рука, то он будет нeдооценен и посему глубоко несчастен.
Для понимания позиции Эммануила нужно помнить, что Белямин был ровесником Людвига и, следовательно, в два раза старше наследника. Будучи новым и молодым членом правления, возможно, правильно было действовать осторожно, не отталкивая человека, бывшего одним из учредителей «Бранобеля» на протяжении многих лет и, несомненно, оказывавшего компании немалые услуги. Кроме того, полезно было иметь в правлении российского подданного, а компетентных русских кандидатов было не так много. «Что касается состава нашего правления, он, вероятно, имеет свои недостатки, но последнее общее заседание товарищества – явно не подходящий момент для перемен», – признал Эммануил, чья нерешительность компенсировалась его работоспособностью и обширными связями в правительственных, банковских и промышленных кругах. Не изменив своего мнения в отношении Белямина, Лагерваль вскоре признал, что ошибался насчет Эммануила, которого, по его словам, нельзя больше считать quantité négligable (пренебрежительной величиной). Было неправильным, писал он Альфреду, «упустить из виду тот факт, что финансовая работа была более чем достаточной задачей для молодого человека и он был прав, оставляя пока всё другое в стороне». Во время посещения Петербурга он «с удовольствием и удивлением обнаружил, что Эммануил не только выработал четкое мнение о некоторых недостатках, до сих пор у нас существующих, но приобрел также твердость и решимость, на чем заработал уважение».
Несмотря на всё свое недовольство работой правления, Альфред более примирительно, чем Роберт и Лагерваль, относился к Эммануилу, к которому питал теплые чувства. Его возражения касались Белямина и недостаточной компетенции правления, а не племянника. Кроме того, Эммануил был представителем Альфреда в России и старался заинтересовать российское правительство разработанным дядей бездымным порохом, называемым баллиститом, или, в просторечии, «нобелевским порохом». Весной 1890 года Альфред подтвердил свое доверие к племяннику, оставив свой старый кредит в качестве обеспечения компании. Вдобавок он купил еще 247 акций (увеличив свой пакет ровно до трех тысяч), что позволило ему использовать их в качестве залога. «Я не люблю давать комплименты, – пишет он Эммануилу, – но должен признать, что я удивлен, как хорошо ты справляешься с ответственными делами, с которыми имеешь дело. Молодецъ племянникъ!!!» [слова курсивом написаны по‑русски].
У Альфреда были веские причины пересмотреть свое мнение о компании. Дела шли хорошо. Дивиденды за 1889 – 1890 годы были высокие, Российский государственный банк продемонстрировал Эммануилу свое доверие, купив иностранные тратты (не подтвержденные еще переводные векселя «Бранобеля»), и бумаги компании впервые стали продаваться на немецком рынке. В декабре 1890 года Эммануил устроил празднование по поводу производства миллиардного пуда керосина. «Грандиозная цифра! – гордо объявил он Альфреду. – Особенно учитывая, что к тому же мы переработали 275 миллионов пудов сырой нефти, из которых более 200 миллионов – собственная нефть, добытая из наших собственных скважин, которая сначала транспортировалась по нашим трубопроводам, а затем в виде петролеума или мазута продолжала свой путь через Россию в вагонах и корабельных трюмах товарищества».
Брелок, изготовленный придворным ювелиром Карлом Фаберже в честь того, что товарищество «Бранобель» произвело свой миллиардный пуд керосина
Однако, несмотря на эти успехи, проблемы компании не были окончательно решены, и спустя пару лет возникнет новый кризис доверия. Но об этом позже.
Карл Нобель и машиностроительный завод
О Карле Нобеле известно гораздо меньше, чем о его старшем брате и дядях. Письма Эммануила, Людвига и Альфреда исчисляются тысячами, в то время как от руки Карла сохранилось всего несколько десятков, в основном адресованных Альфреду. Учился он значительно хуже брата. Он отсидел второгодником в каждом классе, кроме одного, и закончил Анненшуле после осеннего семестра в III классе. Зачеты были приличные, но хуже, чем у Эммануила. У Карла было больше пропусков, и его чаще оставляли после уроков.
