Роберт в кабинете в Йето
После вычета долгов наследство Роберта составило 1 533 693 шведские кроны, что эквивалентно около 550 миллионов рублей на сегодня. Из этой суммы стоимость поместья Йето составила 137 300 (налогооблагаемых) крон. Наиболее крупную часть составляли акции (592 575), облигации (18 060), депозитные сертификаты (492 053) и долговые требования (239 899). Остальное имущество состояло из различной движимости – карет, скарба, скота и т. д. Российские бумаги – паи и акции в «Бранобеле» – были описаны по их номинальной стоимости (5000 и 250 рублей соответственно), что составило 408 500 шведских крон, или около 225 миллионов рублей сегодня. Рoберту также принадлежал большой доходный дом в центре Стокгольма, приобретенный за год до его смерти. Его налогооблагаемая стоимость равнялась 260 000 крон. Таким образом, общее состояние, оставленное Робертом, составило 80 с лишним миллионов крон. Поскольку дома были оценены по налогооблагаемой стоимости, а активы – по их номинальной, а не рыночной стоимости, то наследство на самом деле было значительно больше. Другими словами, наследники Роберта уже были очень богаты, когда решили опротестовать завещание Альфреда. На вопрос Сульмана, чего они хотят добиться своим протестом и на какую долю наследства претендуют, сын Роберта Людвиг ответил, что в семье считают справедливым получение «семейных бумаг», то есть всех акций динамитных компаний в разных странах, акций и паев в «Бранобеле» и Буфорсе, а также дом на улице Малакофф в Париже. То есть трети всего состояния.
Роберт в окружении своей семьи в Йето в начале 1890-х годов. За спиной Роберта стоит Яльмар, далее Людвиг и Филип Лангле, инженер-строитель, ответственный за строительные работы в Йето и в Бьоркборне. Справа от Роберта сидят его жена Полин и их дочь Тира, посередине перед ними их дочь Ингеборг. Остальные лица неизвестны
1 февраля 1898 года родственники подали иск в окружной суд города Карлскуга с требованием о признании завещания недействительным. Иск был подписан вдовой и детьми Роберта, представляющих 10 / 20 наследственных долей, а также Яльмаром и Анной Шёгрен вместе с Оке Шёгреном, подписавшимся от имени своих падчериц (2 / 20 долей). Аргументов было несколько. Первый из них состоял в том, что в завещании не указано, кто после составления описи наследства будет управлять имуществом умершего; второй – что организации, назначенные присуждать премии, объявили о неготовности выполнить предусмотренные в завещании условия; третий – что на момент смерти Альфреда было неясно, может ли он считаться шведским подданным, и, соответственно, непонятно, какое законодательство здесь применимо – шведское или иностранное. Однако, по заявлению истцов, в случае, если они выиграют процесс и получат состояние, то обязуются реализовать основную идею оставленного завещания.
Семья Роберта сильно давила на Эммануила, требуя, чтобы он присоединился к опротестованию завещания, тем более что его младшие братья и сестры, опекуном которых он являлся, не были упомянуты Альфредом. Однако Эммануил сомневался, поскольку исход обжалования был неясен. «Согласись, что когда ты и твои друзья настаиваете на том, чтобы я в качестве опекуна начал процесс, мне необходимо всесторонне рассмотреть возможные последствия такой тяжбы, – писал он своему кузену Яльмару через два месяца после смерти дяди. – Слепо бросаться в руки адвокатов я не собираюсь, равно как давать согласие на авантюрный процесс, предварительно не взвесив шансы».
Однако не только юридическая неопределенность последствий такого обжалования заставила Эммануила колебаться. На самом деле он не желал выступать против четко выраженной воли Альфреда. В начале 1898 года он собрал в Петербурге своих братьев и сестер, чтобы прояснить свою точку зрения и заручиться их поддержкой. Марта, которой тогда было семнадцать лет, позже вспоминала: «Неизгладимое впечатление произвел на своих молодых братьев и сестер Эммануил, когда он <…> стоя в середине обширного салона в „доме на набережной“, в краткой, но торжественной и глубоко серьезной речи спросил, готовы ли они вместе с ним уважить последнюю волю умершего дяди, тем самым отказавшись от возможного наследства. Молодые, воодушевленные возвышенным отношением Эммануила к дядиному завещанию, единогласно согласились, о чем никогда потом не жалели». Кроме того, Эммануил напомнил родственникам, что по‑русски исполняющий волю покойного называется душеприказчиком и что, несмотря на формальные недостатки завещания, следует уважать его дух.
Давление на Эммануила шло со стороны не только семьи, но и высших слоев общества. Имевшиеся сомнения или нежелание назначенных присуждать премии организаций взять на себя эту миссию заставили шведского короля Оскара II попытаться добиться отмены завещания. С этой целью он вызвал к себе Эммануила, чтобы обсудить с ним этот вопрос. Король постарался убедить его в том, что интересы братьев и сестер должны стоять выше «фантастических идей» его дяди, но Эммануил устоял и ответил: «Ваше Величество, я не желаю подвергать моих братьев и сестер риску, что в будущем высокозаслуженные ученые попрекнут их в присвоении средств, которые по праву должны были достаться им». Когда его адвокат Нахманн – тот же немецкий юрист, который занимался завещанием Людвига и теперь нанятый Эммануилом специально по этому вопросу, – услышал это, он испугался, что Эммануила обвинят в оскорблении монарха, и потребовал, чтобы они немедленно покинули Стокгольм…
Выбранную Эммануилом стратегию можно объяснить тем, что, будучи богатым, ему не надо было отстаивать каких‑либо личных экономических интересов. Было бы, однако, неправильно недооценивать те чувства и то уважение, которые он питал к Альфреду, а также закрыть глаза на то, что основная идея завещания дяди – поощрение наук – была ему близка. Кроме того, Эммануил был крайне заинтересован в том, чтобы семья сохраняла контроль над нефтяной компанией, поэтому акции Альфреда не должны были оказаться на бирже. Эту проблему он решил покупкой доли Альфреда от имени проживающих в России родственников. Покупная цена была номинальная, то есть по 250 рублей за акцию и по 5000 рублей за пай. Общая сумма составила около двух миллионов рублей. Этот маневр был находкой, учитывая, что рыночная стоимость акций в 1898 году была значительно выше: цена паев колебалась от 7375 до 11 600 рублей, а цена акций – от 370 до 582,5 рубля.
Позиция Эммануила мешала другим родственникам вести процесс. В результате было достигнуто соглашение, отменившее иск. Первая договоренность была заключена с братьями Шёгренами, выступавшими в качестве опекунов своих жен и подопечных. Не будучи упомянуты в завещании, они получили по 100 тысяч шведских крон за обещание воздержаться от дальнейших претензий на наследство Альфреда. Соглашение было подписано 29 мая 1898 года. Спустя неделю была заключена договоренность с Яльмаром, Людвигом и Полин Нобель, а также с Карлом Риддерстольпе, опекуном Ингеборг. Как и братья Шёгрены, представители семьи Роберта объявили, что они согласны с завещанием Альфреда и воздерживаются от каких‑либо дальнейших претензий. В свою очередь, они потребовали, чтобы при установлении «способа и условий присуждения наград» участвовал назначенный семьей Роберта представитель, а также чтобы сумма премии составляла не менее шестидесяти процентов «от части годовой прибыли, предназначенной для выдачи премий». Соглашения порадовали Эммануила. «Невзирая на частности, хорошо, что вопрос о завещании скоро будет решен, ибо этого ждет весь ученый мир, – сообщил он Яльмару. – Об этом говорит даже российская пресса».
