…Казалось, в столице о новом императоре всея Руси знали буквально все. Лишь один человек оставался в неведении – сам Михаил. Когда Керенский позвонил ранним утром в квартиру Путятиных, он ничего не сказал своему абоненту о том, что Николай II отрекся в пользу его, Михаила. В Таврическом дворце лишь решили, что на Миллионную улицу, 12 отправится делегация, чтобы встретиться с ним и переговорить лично.
Квартира князей Путятиных была очень просторной, в ней насчитывалось десять комнат. И хотя этим ранним утром в пятницу здесь находилось много народа, включая охрану, места хватило всем. Офицеры охраны спали в кабинете, а Михаил, Джонсон и Матвеев устроились на диванах в гостиной. Когда раздался звонок Керенского, все еще спали. Сонный Джонсон взял трубку аппарата, отвечая на звонок, и тут же услышал, что примерно через час сюда прибудут члены Совета министров для важного совещания. Разбуженные звонком Михаил Александрович и Алексей Матвеев ничуть этой новости не удивились. Они уже несколько дней ожидали известий об отречении Николая. Как записал Матвеев в дневнике, они с часу на час ожидали появления делегации, которая объявит о том, что великий князь Михаил становится регентом. И все это время Михаил обдумывал ответ, в котором выразит свое согласие.
В Царском же Селе последние новости узнали быстрее. Около трех часов ночи сюда доставили из Пскова текст Манифеста, и его тут же передали новому коменданту города. Тот, когда понял, что произошло, решил, что будет лучше, если об этой ошеломляющей новости в Александровском дворце узнают не от него, а от великого князя Павла. Комендант вновь и вновь пытался до него дозвониться, но – тщетно. В четверть пятого утра он отправил к великому князю посыльного.
Через несколько минут камердинер передал Павлу Александровичу, что его хочет срочно увидеть офицер императорского конвоя. Тот был бледен, еле сдерживал слезы. Он доложил, что с великим князем немедленно хочет переговорить новый комендант Царского села полковник Больдескул
[222]. Павел и вышедшая на шум из спальни княгиня Ольга Палей поняли, что случилось что-то ужасное.
Спустя пять минут в помещение вошел полковник, на груди у которого виднелся большой кумачовый бант. Отдав честь и извинившись за такой ранний визит, он прочитал хозяевам текст отречения Николая II. Великий князь Павел и княгиня Палей были ошеломлены. Они поняли: все кончено… это гибель империи…
Павел Александрович никак не мог заставить себя отправиться в Александровский дворец до одиннадцати утра. Когда же решился, то нашел Александру Федоровну в будуаре. Она была одета в форму сестры милосердия. Ей никто пока не доложил об отречении императора, и великий князь понял, что эта нелегкая задача легла на его плечи. Она спокойно посмотрела на него, и у Павла сжалось сердце от жалости.
Когда он произнес роковые слова, по щекам императрицы покатились слезы, и она наклонила голову, словно читала молитву.
– Если Ники сделал это, значит, так было нужно… Господь не оставит нас… Я больше не Государыня, но я останусь сестрой милосердия… Раз Миша стал Императором, я займусь детьми и госпиталем. Мы поедем в Крым.
То, что Александра Федоровна не знала об отречении мужа до одиннадцати утра 3 марта, вполне объяснимо. Но почему новый император оставался в неведении о том, что стал первым человеком в России, когда эта новость уже достигла Петрограда? Поистине, это непостижимо! Ответ может быть только один: молчание тех, в чьи обязанности входило доложить ему об этом в первую очередь, было заранее спланировано.
Хотя Временный комитет Государственной Думы и взял под контроль военное министерство после ареста 28 февраля военного министра Беляева, власть все еще не до конца перешла к вновь созданному правительству. Новым военным министром назначили А. Гучкова. Но он, возвращаясь ранним утром 3 марта в Петроград, еще не знал о своей новой должности. Офицеры, служившие в министерстве, гораздо лучше знали М. Родзянко, чем А. Гучкова. И именно Михаил Родзянко приехал туда в пять часов утра, чтобы начать длинные переговоры с генералом Рузским, находившимся в Пскове.
Потребовав, чтобы тот никому не объявлял о Манифесте Николая II, Родзянко хотел также сохранить этот важнейший государственный документ в тайне и от нового императора, хотя он ничего и не сказал об этом в разговоре с Рузским. Керенский же, позвонив в квартиру Путятиных, не знал, насколько хорошо Михаил Александрович был осведомлен о последних событиях, поэтому посчитал, что лучше пока ничего ему о них не сообщать. Он боялся, как бы великий князь не предпринял решительных шагов, прежде чем в Таврическом дворце придут к какому-то определенному решению.
Конечно, члены нового правительства не могли допустить, чтобы новый император «предпринял шаги», пока они не выработают четкую позицию. Нельзя же, в самом деле, дать возможность Михаилу позвонить им самому, с тем, чтобы он потребовал немедленного прибытия всех членов Временного правительства! Нельзя допустить и того, чтобы Михаил с помощью военного министерства связался непосредственно с воинскими частями, которые дислоцировались в Пскове и Могилеве. Поэтому лучше всего будет, если он останется в неведении о своем истинном положении до тех пор, пока сами министры не будут готовы к разговору с ним. Именно так они считали.
Но были ли министры действительно готовы к столь серьезному разговору, который должен был в значительной степени изменить дальнейшую историю России? Вот как об этом вспоминает один из депутатов Думы, Н. Савич
[223]: «Никто не нашел нужным обсудить положение, решить, как правительству надлежит отнестись, что рекомендовать великому князю, чего требовать, на чем настаивать. Просто – снялись с якоря и поехали, как будто дело шло об увеселительной прогулке». И при этом они всерьез считали себя государственными мужами…
…В 6 часов утра депутаты Думы действительно думали, что будут на Миллионной улице, 12 примерно через час. В марте светает поздно, и город в это время еще погружен во тьму. Большинство его жителей ранним утром спят, и шансы, что кто-то доложит Михаилу Александровичу о Манифесте об отречении Николая II, казалось им, невелики. Керенский, положив трубку на рычаг, уверенно сказал окружавшим его людям, что Михаил пока ничего не знает. Все вздохнули с облегчением. Ведь вопрос: «Насколько много он знает?» был сейчас для обитателей Таврического дворца самым важным. И вот, после телефонного разговора, стало ясно: Михаил Александрович считает, что ему уготована роль регента. Если бы это было не так, то реакция Джонсона оказалась, определенно, совершенно иной.
Именно она-то и успокоила присутствующих. Да и Гучков с Шульгиным задерживались, а без них ехать не хотели. Поэтому и произошла задержка. В конечном итоге Думская делегация добралась до Миллионной улицы лишь в четверть десятого утра. А Михаил к этому времени уже отлично знал, что именно от него пытались скрыть.
