Войдя в гостиную, он недаром внимательно вглядывался в лица присутствующих. Да, все встали при его появлении, но обратились к великому князю со словами «Ваше Высочество», а не «Ваше Величество», подчеркнув, тем самым, что свой выбор они уже сделали: цель большинства этих людей состояла в том, чтобы убедить Михаила отказаться от престола.
Стараясь как-то разрядить обстановку, он улыбнулся участникам совещания и пошутил:
– А что, хорошо ведь быть в положении Английского Короля. Очень легко и удобно! А?
Павел Милюков ответил за всех:
– Да, Ваше Высочество, очень спокойно править, соблюдая Конституцию.
Как же выглядели эти люди?
Почти все были измучены от недосыпания, небриты, неряшливо одеты. Казалось, даже думать им удавалось с трудом. Керенский впоследствии вспоминал, что за день до этого он, приехав домой, упал на постель и пролежал так в полубессознательном состоянии пару часов. И это была у него единственная передышка в течение нескольких последних дней. Милюков измучен не меньше его. Он то заставлял себя усилием воли открыть глаза, то опять проваливался в дремоту.
Но на некоторых лицах великий князь увидел не столько усталость, сколько явное выражение ужаса. Эти люди боялись Совета рабочих и солдатских депутатов, и их страх умело подогревал А. Керенский. Неоднократно он делал вид, что испуган, и несколько раз говорил, что в любой момент сюда могут ворваться вооруженные люди, убить великого князя, а, возможно, и остальных.
Страх стал настоящим оружием, и особенно умело в то утро его использовал Родзянко. Как и во время разговоров по телеграфу с армейскими командирами, он обрисовал сейчас в темных тонах все, что происходило в стране. Надвигалась гражданская война, которая, утверждал он, повлечет за собой кровавую бойню. Он и сам был напуган не менее остальных, хотя никак не отразил это в воспоминаниях, написанных через несколько лет. В них он подчеркивал, что единственным человеком в квартире Путятиных, который в тот день, 3 марта, боялся за свою жизнь, был именно великий князь Михаил Александрович: «Нам было совершенно ясно, что великий князь процарствовал бы всего несколько часов, и что это привело бы к ужасному кровопролитию в столице, которое переросло бы во всеобщую гражданскую войну. Нам было ясно, что великий князь вместе со своими сторонниками был бы тотчас убит, поскольку в его распоряжении не было надежных войск, и он не мог обеспечить себе вооруженной поддержки. Великий князь прямо спросил у меня, смогу ли я гарантировать ему жизнь, если он взойдет на престол, и мне пришлось ответить ему отрицательно».
Позволим себе усомниться в искренности и правдивости этих слов. Мог ли отважный генерал, военачальник, неоднократно рисковавший жизнью на фронте, на передовой линии огня, отмеченный высокими боевыми наградами, просить гарантировать ему жизнь у напуганного Родзянко, прослужившего в армии всего около пяти лет, да и то в мирное время? Думается, ответ очевиден. К сожалению, Михаил Александрович никак не мог прокомментировать или опровергнуть слова председателя Государственной Думы, потому что, в отличие от него, не оставил воспоминаний. Очень, кстати, жаль.
Милюков, в отсутствие Гучкова, единственный среди присутствовавших на этом совещании, считал, что Родзянко и князь Львов заводят правительство в тупик. Стараясь стряхнуть с себя усталость и сонливость, он призвал великого князя не отказываться от престола:
– Если Вы откажетесь, Ваше императорское Высочество, будет гибель! Потому что Россия потеряет свою ось… Монарх – это ось. Единственная ось страны! Масса, русская масса… Вокруг чего она соберется? Если Вы откажетесь, будет анархия! Хаос, кровавое месиво! Монарх – это единственный центр. Единственное, что все знают. Единственное общее для всего народа. Единственное пока понятие о власти в России. Если Вы откажетесь, будет ужас! Полная неизвестность, потому что не будет присяги! Единственный ответ, который может дать народ на то, что случилось! Его согласие, без которого нельзя ничего! Без которого не будет государства! России! Ничего не будет…
Выкрикивая эти слова, Милюков услышал шум недовольства. Ему возражали со всех сторон. Совещание, которое планировалось провести спокойно, на глазах превращалось в неуправляемую склоку. Шульгин, который прибыл несколько позже вместе с Гучковым, вспоминал, что Милюков словно боялся остановиться. Обычно вежливый и сдержанный, он в этот день никому не давал говорить, и прерывал любого, кто пытался ему возразить.
Нервное напряжение росло с каждой минутой. Все боялись надвигающихся событий. Опасность казалась такой осязаемой и близкой… Но собравшиеся здесь люди играли по высоким ставкам, и, как считал Милюков, они должны пойти на риск, как ни велик он был.
Частично этого риска можно избежать, думал он, если представить наследование Михаилом Российского престола свершившимся фактом. Но такому развитию событий помешало выступление Гучкова и Шульгина на Варшавском вокзале. Ведь они дали возможность экстремистам собраться с силами и призвать революционно настроенные массы к аресту Михаила Александровича.
Да, сейчас можно сказать, что Гучков и Шульгин поспешили с провозглашением царского Манифеста. Но обвинять их в этом – бессмысленно. Ведь они не знали о том, что члены Временного Правительства изменят линию поведения в те недолгие часы, пока они сами отсутствовали в столице. И страх у большинства из присутствующих будет усиливаться с каждой минутой…
Шульгин, когда они с Гучковым вошли в квартиру Путятиных, сразу же понял, что большинство членов нового правительства – против принятия великим князем престола. Обратившись к Михаилу, он с горечью спросил:
– На кого же опереться?.. Если у Вашего Высочества нет других людей, кои могли бы создать опору Вашего Трона, то, как при таких условиях советовать Вам принять оставленное наследие?!
Новый министр финансов М. Терещенко, молодой человек чуть за тридцать, был одним из тех, чьи взгляды зависели от надвигавшейся опасности. Ольга Путятина вспоминает, как в какой-то момент у него сдали нервы, и он попросил приехавшего уже Шульгина выйти с ним на минутку из гостиной. Прислонившись к стене, простонал:
– Я больше не могу… лучше застрелиться… Что нужно делать?
Шульгин, сбитый с толку изменениями в настроении членов правительства, спросил:
– Скажите, есть ли какие-то воинские части, на которые мы можем положиться?
– Нет, ни одной.
– Но я видел часовых на лестнице…
– Это всего лишь несколько человек. Керенский в ужасе… он боится… в любой момент сюда могут ворваться… шайки бандитов. О, Господи!
В это время из-за приоткрытой двери гостиной раздался громкий голос Керенского:
– Ваше Высочество!.. Павел Николаевич ошибается. Приняв престол, Вы не спасете Россию! Наоборот… Я знаю настроение массы рабочих и солдат. Сейчас резкое их недовольство направлено именно против монархии. Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала. Перед лицом внешнего врага начнется гражданская, внутренняя борьба!.. Умоляю во имя России принести эту жертву! С другой стороны, я не вправе скрыть от Вас, каким опасностям Вы лично подвергаетесь в случае принятия престола… Я не ручаюсь за жизнь Вашего Высочества!
