В гостиной повисла гнетущая тишина. И тогда последнее усилие сделал Гучков. Вот как описывает политическую драму, разыгравшуюся в тот день на Миллионной улице, Морис Палеолог: «Обращаясь лично к Великому Князю, взывая к его патриотизму и мужеству, он стал ему доказывать необходимость немедленно явить русскому народу живой образ народного вождя:
– Если Вы боитесь, Ваше Высочество, немедленно возложить на себя бремя императорской короны, примите, по крайней мере, верховную власть в качестве “Регента Империи на время, пока не занят Трон”, или, что было бы еще более прекрасным, титул в качестве “Прожектора народа”, как назывался Кромвель
[225]. В то же время Вы могли бы дать народу торжественное обязательство сдать власть Учредительному собранию, как только кончится война.
Эта прекрасная мысль, которая могла еще все спасти, вызвала у Керенского припадок бешенства, град ругательств и угроз, которые привели в ужас всех присутствовавших».
Все время, пока продолжалось заседание, Михаил Александрович говорил мало, больше слушал. Керенскому показалось: он смущен тем, что происходит, устал и ждет окончания дебатов. В этом не было ничего удивительного: вряд ли великий князь ожидал какой-то поддержки от все время ссорящихся и страшно напуганных людей, беспомощного правительства.
С тех пор, как начались споры, угрозы, запугивания, прошло уже более двух часов, но ни к какому конкретному результату собравшиеся так и не пришли. И вот Михаил Александрович спокойно поднялся со своего места и сказал, что хочет обсудить в соседней комнате ситуацию, в частном порядке, с двумя из присутствующих, а после этого примет решение.
Керенский всполошился, решив, что великий князь удалится сейчас вместе с Милюковым и Гучковым, которые поддержали бы его как Монарха. Но, к его удивлению, выбор пал на князя Львова и Родзянко. Это могло означать только одно – великий князь решил отречься от престола. Председатель Государственной Думы растерялся, и тут же бросил взгляд в сторону Керенского. А потом сказал, что это невозможно, поскольку все собравшиеся решили участвовать во встрече как единое целое. Но Керенский возразил: если великий князь собирается принять столь важное решение, ему не следует отказывать в просьбе. Интересно, как отреагировал бы Александр Федорович, если выбор Михаила пал на Милюкова и Гучкова, как он сначала подумал?
Описание этого момента, сделанное Керенским, идет вразрез с тем, что записал в дневнике Морис Палеолог со слов одного из присутствовавших на этом совещании: «…Керенский одним прыжком бросился к нему, как бы для того, чтобы перерезать ему дорогу:
– Обещайте мне, Ваше Высочество, не советоваться с вашей супругой.
Он тотчас подумал о честолюбивой графине Брасовой, имеющей безграничное влияние на мужа. Великий князь ответил, улыбаясь:
– Успокойтесь, Александр Федорович, моей супруги сейчас здесь нет; она осталась в Гатчине».
Почему же его выбор пал на князя Львова и Родзянко? Ведь оба считали, что великому князю Михаилу не следует вступать на престол, это для страны принесет больше вреда, чем пользы. Но ведь сам Михаил тоже не собирался становиться императором, он этот вопрос уже решил для себя. Но была еще одна причина, почему он захотел поговорить наедине именно с этими двумя людьми. Князь Львов стал премьер-министром, и сам великий князь рекомендовал его брату на этот пост, а Михаил Родзянко – Председатель Государственной Думы и человек, которому он в течение долгого времени доверял.
Кроме того, Михаила тяготила атмосфера в гостиной. С самого начала ему стало ясно: если он сейчас начнет излагать этим людям свою точку зрения, дебаты и шум лишь усилятся, и ни к чему хорошему это не приведет. От князя Львова и Родзянко он хотел получить подтверждение, что Временное правительство действительно сможет сохранить существующий строй и гарантировать условия, необходимые для выборов в Учредительное собрание. Это принципиальные вопросы. Если их решить нельзя, то все остальное, сказанное на этом совещании, лишь пустое сотрясение воздуха.
Во время переговоров по телеграфу с генералами Рузским и Алексеевым Родзянко подчеркивал, что передача полномочий Учредительному собранию не исключает возможности возвращения власти династии, и именно это он сказал также великому князю. Его отречение от престола сегодня, 3 марта, не будет иметь фатальных последствий для короны. Это лишь краткосрочная необходимость…
Для Михаила этот аргумент оказался вполне убедительным.
Взвесив все, что услышал за последние несколько часов, великий князь рассудил, что выбор у него действительно невелик. С самого начала он оказался заложником сложившейся ситуации. Станет сейчас императором или откажется от престола – все плохо.
Князь Львов и Родзянко вернулись в прокуренную гостиную, а Михаил Александрович решил напоследок кратко переговорить с Матвеевым, который не присутствовал на самом совещании, и слышал лишь обрывки общего разговора. Великий князь обрисовал общую картину: если он откажется от престола, Временное правительство сможет сохранить в стране государственный строй и вести войну против Германии до победного конца; если же Михаил будет настаивать на монарших правах, то члены нового правительства немедленно подадут в отставку и в России начнется гражданская война. К тому же, велик риск того, что придется просить правительство Германии о заключении невыгодного для нашей страны мира. Алексей согласился: обстоятельства складывались так, что лучше всего Михаилу Александровичу немедленно отречься от престола. Оба тяжело вздохнули, помолчали. Видимо, так угодно судьбе…
Великий князь, открыв дверь, переступил порог гостиной. Взгляды всех присутствующих были устремлены на него. В них читались ожидание и надежда. Дойдя до середины комнаты, Михаил Александрович твердо произнес:
– При создавшихся условиях я не могу принять Престол, потому что…
Голос его осекся, и великий князь не выдержал, заплакал…
Остальные были подавлены, молчали. Даже князь Львов и Родзянко, которые энергичнее всех настаивали на отречении великого князя, были удручены тем, что только что свершилось. Гучков, словно стремясь облегчить совесть, обратился к присутствующим:
– Господа, вы ведете Россию к гибели; я не последую за вами на этом гибельном пути.
…А Некрасов, придя в себя, нащупал в кармане пиджака заготовленный им заранее текст Манифеста об отречении, начинавшийся словами: «Мы, Божией милостию Михаил II, Император и Самодержец Всероссийский…» Главное уже сказано, сейчас великому князю осталось лишь поставить подпись. Конечно, пройдет несколько минут, ему выразят сочувствие… Оставалась лишь пустая формальность – росчерк пера. Взглянув на наручные часы, министр транспорта усмехнулся: уже после обеда этот Манифест расклеят по всему городу.
