Обсудив сложившуюся ситуацию, оба юриста решили сконцентрировать внимание на совершенно другой задаче: они должны составить политический Манифест, который будет воспринят как законный. В результате через несколько часов совместных усилий они подготовили документ, который впоследствии назвали Манифестом об отречении. Но вот что любопытно: в тексте, написанном рукой В. Набокова, слова «отречение» как раз и нет.
Когда Набоков и Нольде принялись за составление Манифеста, они начали текст с тех же слов, что и у Некрасова: «Мы, Божией милостию Михаил II, Император и Самодержец Всероссийский…» Они исходили из того, что Михаил – именно император, и своим отречением от престола передает власть Временному правительству, которое будет обладать всеми правами до созыва Учредительного собрания, а в дальнейшем сформирует постоянное. Такая формулировка говорила о законности Временного правительства. Ведь никто его не выбирал, министры сами себя назначили на должности. И в таком случае они должны иметь не больше власти, а, напротив, еще и меньше, чем Исполнительный совет, который, по крайней мере, мог требовать поддержки у выбравших его солдатских и рабочих депутатов.
Именно Михаил, и никто другой, мог сделать новое правительство законным, поэтому в Манифесте очень важно указать, что он – император. Ведь если бы это не было так, он не имел возможности наделять кого бы то ни было правами. Эта политическая необходимость исправляла, таким образом, ошибку в наследовании им престола. Новое правительство вынуждало великого князя отказаться от трона, но прежде он должен был занять его.
Все это оказалось не таким-то простым делом. Михаил обсудил черновик Манифеста с Алексеем Матвеевым, потом вошел в детскую и сказал, что не согласен с его содержанием. Великий князь не хотел, чтобы в Манифесте о нем упоминали как о полноправном монархе, потому что на самом деле он принимал престол условно, и не готов назвать себя императором. Но какая бы форма слов не применялась к его наследованию: условное принятие или временный отказ, смысл один и тот же – он не отрекается от престола. В тот день Михаил Александрович несколько раз подходил к сидевшему за столом Набокову и напоминал ему об этом.
Возникшая проблема оказалась совершенно необычной. Такого прецедента не было еще в Российской истории. Если Михаил – император, он может или править, или отречься от престола; но он не может приостановить свое правление на какое-то время. Если уж отказываться – так навсегда. Как Николай мог на законных основаниях отречься от престола только за себя, так и Михаил мог отречься только за себя, а не за какого-то другого великого князя в порядке преемственности. Если он отрекается, то Кирилл, стоящий следом за ним, тут же должен стать императором. Но никто из депутатов не пошел бы на это, ведь цель совещания – совершенно иная.
Выход оставался только один: он должен стать императором «временно».
Такая постановка вопроса привела двух опытных юристов в смущение. Но, в конце концов, они постарались привести в Манифесте в соответствие закон и политическую необходимость. Конечно, при внимательном рассмотрении этого документа все его несоответствия видны:
«Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.
Одушевленный единою со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.
Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и обеспеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего прямого равного и тайного голосования, Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
МИХАИЛ».
Согласно этому документу Михаил Александрович соглашался принять Верховную власть лишь в случае соответствующего решения Учредительного собрания. И в то же самое время он наделял властью, которой у него не было, поскольку он не император, Временное правительство. Он попросил передать через Матвеева, что всюду просит употреблять от его лица местоимение «я», а не «мы», как это написано в черновом варианте Манифеста, потому что считает, что престола не принял и императором не стал. Во-вторых, по этой же причине, вместо слова «повелеваем», как было изначально написано, он попросил употребить слово «прошу». И, наконец, великий князь обратил внимание юристов на то, что нигде в тексте нет слова «Бог», а таких Актов без упоминания Имени Божия не бывает. Все эти указания они выполнили, и текст переделали.
С политической точки зрения Манифест составлен блестяще: ведь в нем говорится именно то, что требовалось. Власть оказалась в руках Временного правительства: его признал новый законный император. Хотя он и говорит, что еще не стал императором, но ведь мог им стать. Членам Совета рабочих и солдатских депутатов можно при необходимости сказать, что Михаил стал императором, но отрекся от престола, хотя он и не делал этого. Михаил условно принял корону, и одновременно временно отказался от нее. Россия становилась республикой, оставаясь в то же время монархией.
С точки же зрения закона Манифест не выдерживал критики. Великий князь Михаил не мог передать кому бы то ни было Верховную власть, потому что сам не обладал ею в полной мере. В соответствии с отречением Николая II он должен править «в единении с Государственным Советом и Государственной Думой». «Отречение» же Михаила Александровича отменяло все три источника власти. Но об этом никто из тех, кто с нетерпением ожидал появления Манифеста, не удосужился подумать всерьез.
Что касается Владимира Набокова, он очень гордился тем, что принимал участие в составлении этого документа. Когда его снова передали великому князю, и на этот раз он Манифест одобрил, Набоков сел за стол и переписал его набело.
Великий князь понимал, что Манифест этот – отречение династии. Он негромко сказал Алексею Матвееву:
– Мне очень тяжело… Меня мучает, что я не мог посоветоваться со своими… Ведь брат отрекся за себя… А я, выходит так, отрекаюсь за всех…
К тому моменту, когда появился окончательный текст Манифеста, на Миллионную, 12 вернулись Родзянко и Керенский. Они присутствовали при том, как Михаил Александрович сел в детской за стол и поставил подпись на документе, который Б. Нольде назвал «единственной Конституцией периода существования Временного правительства». Когда Милюкова кто-то спросил впоследствии, где правительство получило свою власть, он ответил:
– Мы получили ее по наследству от Великого Князя Михаила.
Набоков, наблюдавший в эти минуты за великим князем, видел, что тот смущен и расстроен. Без сомнения, давало о себе знать нервное напряжение, но внешне он оставался спокойным и хладнокровным. Восхищаясь поведением Михаила Александровича и понимая историческую важность совершенного им шага, Набоков взял себе на память перо, которым тот подписал Манифест.
