Но основная доля ответственности за происшедшее лежит на Николае II и, прежде всего, на Александре Федоровне. Великий князь Дмитрий, находившийся во время Февральской революции в далекой Персии, ничуть в этом не сомневался. В апреле того же года он написал другу юности князю Феликсу Юсупову о том, что финал катастрофы разразился из-за упрямства и недальновидного упорства женщины. И все это «смело Царское Село, и всех нас одним ударом».
А какие настроения царили в те дни в русской армии? Обратимся к воспоминаниям генерал-лейтенанта Н. Н. Шиллинга
[232], командовавшего Лейб-Гвардии Измайловским полком, находившимся в дивизионном резерве 1-й Гвардейской пехотной дивизии. Воинское соединение занимало позиции в районе деревни Шельвов Волынской губернии. В полдень 3 марта Николай Николаевич направился в штаб дивизии, чтобы узнать, нет ли новых известий о беспорядках в Петрограде, слухи о которых доходили до линии фронта.
«К завтраку собрались все члены штаба с начальником вышеуказанной дивизии генерал-лейтенантом фон Нотбеком. Во время завтрака было получено сообщение об отречении Государя Императора за себя и за наследника Цесаревича и отказ Великого Князя Михаила Александровича до созыва Учредительного собрания вступить на Всероссийский Престол. Это известие нас всех положительно ошеломило; все как-то растерялись, упали духом, и, видимо, у всех промелькнула мысль: что же будет дальше? Находившийся за завтраком командир 2-й бригады 1-й Гвардейской пехотной дивизии генерал-майор Круглевский, Георгиевский кавалер… сквозь рыдания сказал: “Теперь все пропало: нет Царя – не будет и великой России! Вот помяните мое слово: все рухнет. Все, что веками созидалось при русских Царях, рухнет в несколько месяцев при управлении нашей революционной интеллигенции”».
Через несколько дней в штаб поступили копии Манифестов императора Николая II и великого князя Михаила Александровича. Генерал-лейтенант Н. Н. Шиллинг пишет: «Я, пользуясь тем, что полк еще находился в резерве, приказал собрать весь полк со всеми командирами, дабы лично объявить им Высочайшие Манифесты… Приказав подвести ближе ко мне всех солдат, лично прочел Манифесты и разъяснил им наш общий долг перед Родиной, сказав, что как в каждой семье есть отец и мать, так и у нас были Царь-отец и Родина-мать; и как иногда семья теряет отца, оставаясь лишь с матерью, так и у нас сейчас: отец наш, Царь, ушел, а осталась наша мать – Родина, и наш святой долг еще крепче сплотиться вокруг нашей осиротевшей Родины, хранить и защищать ее до последней капли крови. Затем разъяснил солдатам, что великий князь Михаил Александрович до созыва и решения Учредительного собрания не хочет принять Царский Престол; а потому: “Братцы”, – обращаясь к солдатам, сказал я, – “Наш долг, когда придет время созыва Учредительного собрания, чтобы все наши подавали голоса за Великого Князя Михаила Александровича”. А теперь всем нам остается одно: снял папаху, и, осенив себя крестным знамением, сказал: “Господи, сохрани нам законного Царя – Михаила!” и весь полк, как один человек, снял папахи и осенил себя крестным знамением. Вот яркая картина того настроения, которое царило в то время на фронте почти во всех строевых частях».
На следующий день после оглашения высочайших Манифестов личный состав Лейб-Гвардии Измайловского полка заступил на позицию. Как вспоминает командир, «вся окопная служба начала протекать так же, как и раньше… никакого своеволия или неисполнения своих обязанностей не замечалось. Офицеры по-прежнему стояли к солдату близко, а солдаты в большинстве относились к офицеру тепло и душевно». Но не думать о будущем, которое казалось неясным, фронтовики, конечно, не могли. Как офицеры, так и солдаты, часто собирались вместе в окопах и обсуждали: что-то будет дальше?
Основная цель совещания на Миллионной, 12 состояла в том, чтобы побудить великого князя Михаила Александровича работать в тесном сотрудничестве с Временным правительством; министрам же и депутатам Думы следовало установить взаимодействие с ним в решении трудной задачи восстановления порядка и создания законного правительства. Манифест Михаила ограничивал его в правах, но он ограничивал и Временное правительство; власть, которую оно унаследовало от самодержавия, была временной, до созыва Учредительного собрания, которое и было призвано определить, каким быть в дальнейшем государственному строю в России. Этот законодательный орган мог предпочесть республику, но мог также передать престол цесаревичу Алексею или одному из великих князей. Михаил мог перестать быть императором, регентом или просто гражданином – но Временное правительство не имело права изменить существующий порядок вещей до созыва Учредительного собрания, поскольку не имело на это полномочий.
Именно так казалось тем, кто собрался 3 марта на совещание в квартире князей Путятиных. Мнение же большинства офицеров и генералов русский императорской армии выразил известный военный и политический деятель, сослуживец великого князя по Дикой дивизии, генерал П. Н. Краснов
[233]: «…Мы верили, что великая бескровная революция прошла, что Временное правительство идет быстрыми шагами к Учредительному собранию, а Учредительное собрание – к конституционной Монархии с Великим Князем Михаилом Александровичем во главе… На Совет солдатских и рабочих депутатов смотрели как на что-то вроде нижней палаты будущего парламента».
Но реальность оказалось совершенно иной. Михаил не отказывался от прав, которые принадлежали Романовым, но новое правительство сделало это за него, уступив требованиям Петроградского Совета. В новых условиях не нашлось места для великих князей, их звание, привилегии, состояние, земли и даже личная свобода оказались теперь в руках правительства и были отданы в залог Петроградскому Совету. Конечно, на совещании в квартире Путятиных об этом не сказали ни слова, но еще задолго до созыва Учредительного собрания, Романовы, по сути, оказались не у дел. И случилось это сразу же после 3 марта, именно из-за слабости Временного правительства.
Вернувшись в Гатчину, Михаил Александрович надеялся в ближайшем будущем продолжить службу в армии. Официально он оставался инспектором-генералом Кавалерии в звании генерал-адъютанта, но готов был на любую должность, лишь бы служить России. Однако его постигло глубокое разочарование: ни в нем, ни в ком из других великих князей больше… не нуждались. Многие из этих людей были патриотами своей страны, но деятели Петроградского Совета посчитали, что они могут начать контрреволюцию, и поэтому очень опасны. Спустя лишь месяц после подписания Манифеста, 5 апреля, Михаил с еле скрытой горечью написал в дневнике, что получил из военного ведомства свидетельство об увольнении. Вот такой оказалась для него реальность… Или итог, который великий князь не мог предвидеть заранее, совещания на Миллионной, 12.
