…Заключение в Царском Селе, длившееся несколько месяцев, закончилось неожиданно. 11 июля приехал Керенский и сообщил Николаю Александровичу, что его семье придется вскоре переехать на юг, «ввиду близости Царского Села от неспокойной столицы». Что ж, надо, так надо. Начали потихоньку собираться в путь. Но в итоге все обернулось иначе. 29 июля им сообщили, что в дорогу необходимо захватить теплые вещи. Значит, поедут они не в Ливадию.
Что же произошло, почему такая спешка? Конечно, Николай Александрович не знал, что причина их поспешного отъезда – первое восстание большевиков, позже названное «июльским». Оно закончилось для бунтовщиков бесславно, победой Временного правительства. Но Керенский понял: царскую семью нужно отправить подальше от Петрограда. В какой-нибудь дальний уголок России, где не кипят страсти, как в столице. Сначала он воспринял просьбу Николая Александровича отправить семью в Ливадию нормально, с пониманием, но потом пришел к убеждению: безопасно доставить пленников в Крым он не сможет. Ведь поезд должен пройти через густонаселенные промышленные города и сельские районы, где восставшее крестьянство экспроприирует земли помещиков. Слишком опасно…
В конце концов, после долгих раздумий, выбор Керенского пал на Тобольск, торговый город в Западной Сибири. Там, он считал, царская семья будет находиться в относительной безопасности. Отъезд из Царского Села он назначил на раннее утро 1 августа.
Михаил узнал об этом случайно, буквально за день до отъезда Николая и его семьи. Великий князь, посадив в машину Наташу и Джонсона, немедленно выехал в Петроград. Их путь лежал прямиком в Зимний дворец, где теперь жил Керенский. Нужно во что бы то ни стало уговорить его разрешить встречу с братом! На сердце – ох! – как неспокойно: удастся ли им с Ники свидеться в будущем? Кто знает?..
Сам Керенский теперь чувствовал себя чуть ли не царем. Он работал за столом, принадлежавшим когда-то Александру III, спал в его постели. Над Зимним дворцом развевался красный стяг, и его теперь приспускали лишь тогда, когда Керенского не было в городе. Словно императорский штандарт в былые дни…
Около половины восьмого вечера Николая Джонсона, выступавшего в роли парламентера, провели к Керенскому. Изложив суть просьбы великого князя, он получил разрешение на краткую встречу Михаила Александровича с братом. Она должна состояться в полночь в Царском Селе, когда туда приедет Керенский.
…Наконец они подъехали к Александровскому дворцу. В сопровождении коменданта, полковника Евгения Кобылинского
[243] прошли через полукруглый вестибюль, весь заставленный чемоданами и сундуками, и поднялись по лестнице, ведущей в кабинет Николая Александровича. В прихожей их встретил Керенский.
Братья не виделись пять месяцев, и с тех пор так много всего произошло… Но разговор как-то не клеился. Керенский, не желая мешать, отошел к столу и стал листать альбом царя. Впоследствии он так описал эту встречу: «Братья были глубоко взволнованы. Они долго молчали, затем погрузились в тот отрывочный, не относящийся к делу короткий разговор, который так характерен для мимолетных встреч. Как Аликс? Как мама? Где ты живешь сейчас? И т. д. Они стояли напротив друг друга, смешно переминаясь с ноги на ногу, иногда трогая друг друга за руку или за пуговицу». Весь разговор длился не более десяти минут.
Как только Михаил с Керенским вошли в кабинет, и за ними закрылась дверь, на пороге прихожей возник Алексей, которому только что минуло тринадцать лет. Он тут же спросил Кобылинского:
– Это дядя Миша только что приехал?
– Да, но туда нельзя входить.
– Я хочу увидеть его, когда он выйдет.
Мальчик спрятался за дверью и стал подглядывать через щелку.
Не зная, что племянник стоит за дверью и ждет встречи, пусть и мимолетной, с ним, Михаил Александрович спросил, обратившись к Керенскому:
– Можно мне увидеть детей?
Тот отрывисто бросил:
– Нет. Ваше время истекло.
Михаил и Николай пожали друг другу руки, а затем обнялись на прощание. Великий князь, весь в слезах, быстро вышел из комнаты. Но в прихожей его ждала еще одна – неожиданная – встреча. На шею к нему бросился Алексей. Обхватил руками, прижался к груди. Словно хотел сказать что-то очень-очень важное. Михаил поцеловал мальчика и долгим, любящим взглядом посмотрел ему в глаза. Как знать, может в это мгновенье ему вспомнились стихи Марины Цветаевой, которые она написала в этом же, 1917 году, на третий день Пасхи:
«За Отрока – за Голубя – за Сына,
За Царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!..
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, неужели у тебя не хватит
На него – любовной благодати?»
Михаил Александрович быстро попрощался и вышел из дворца. Неожиданно защемило сердце. Что-то подсказывало: эта встреча с братом и племянником была последней.
Глава двадцать девятая
Гражданин Романов
Теплым августовским днем 1917 года к дому по Николаевской улице, 24 подходил бывший сослуживец великого князя по Дикой дивизии, а затем 2-му кавалерийскому корпусу, полковник Борис Владимирович Никитин. По его собственному признанию, в эти минуты ему вспомнились слова, которые не раз повторял начальник штаба дивизии генерал Я. Д. Юзефович, когда боевая обстановка заставляла их разлучаться:
– Берегите Великого Князя. Мы не знаем, какую судьбу готовит ему Россия.
К счастью, на войне судьба хранила Михаила Александровича. Но теперь все изменилось до неузнаваемости. Как написал впоследствии Б. В. Никитин, «около небольшого сада бродят вооруженные, разнузданные, всклокоченные солдаты. Только Великий Князь все тот же спокойный, ровный, приветливый. Я рассказываю ему о своих злоключениях, о совершенно новой для меня теории идеализма, которую пробуют применять в России, и о тех, кто ее проводит. Его Высочество задает вопросы; но мне кажется, что он давно все знает и полон глубокой грусти. Я ясно чувствую, что ему больно слушать пересказы моих наблюдений. Меня выручает Баранов, который докладывает, что супруга Великого Князя… зовет нас к столу. Великий Князь гостеприимный хозяин; он любит угостить, но сам всегда на строгом режиме: очень ограничен в еде и пьет только молоко. Наталия Сергеевна также радушна, душевна и встречает своей обворожительной улыбкой.
За столом секретарь, поручик Джонсон рассказывает о том, как ему приходится спорить со всевозможными комиссарами и комендантами, когда он старается избавить великого князя от различных осмотров и требований.
– Вы не можете себе представить, какую он ведет с ними войну, – смеется Великий Князь.
Тут же узнаю, что окружающие солдаты успели полюбить этого особенного человека. Да разве могло быть иначе?
