После июльских событий, когда была пресечена попытка большевиков захватить в стране власть, вместе с известным в прошлом террористом, а теперь управляющим военным и морским министерством Б. Савинковым и Обер-прокурором Святейшего Синода В. Львовым
[248] генерал Корнилов направил Керенскому телеграмму, в которой говорилось о необходимости немедленного восстановления в армии смертной казни:
«Армия обезумевших людей, не огражденная властью от интенсивного разложения и развращения, бежит. На полях, которые даже нельзя назвать полями сражений, царит сплошной ужас, позор и срам… Смертная казнь спасет многие невинные жертвы ценой гибели немногих изменников, предателей и трусов».
В августе в Москве проходило Государственное совещание общественных деятелей. Когда генерал Корнилов приехал в Первопрестольную для участия в этом мероприятии, уже на вокзале ему устроили восторженную встречу – из здания его вынесли на руках. Боевой генерал, Корнилов не имел достаточного политического опыта и в значительной степени преувеличивал свою популярность в стране и готовность народа принять военную диктатуру. А Керенский предложение Корнилова воспринял как ультиматум и покушение на власть Временного правительства.
…В середине августа в Петрограде стали упорно распространяться слухи, что большевики вскоре вновь попытаются захватить власть. 22 августа Керенский обратился к Корнилову с просьбой обеспечить защиту правительства с помощью кавалерии, подразумевая, что сделано это будет под его непосредственным контролем. Конечно, он хотел пресечь любые попытки большевистского восстания, но ему на руку было пресечь и возможное восстание контрреволюционеров. И сейчас Керенский оказался больше озабочен амбициями самого Корнилова, чем большевиков. 27 августа он направил генералу телеграмму с требованием сдать должность Главковерха и прибыть в Петроград.
А Лавр Георгиевич, вышедший из низов, вовсе и не помышлял становиться контрреволюционером. О себе он говорил так: «Я презираю старый режим». Но Корнилов мечтал о сильном правительстве, которое сможет диктовать политическую волю Совету и большевикам. Требованию Керенского он не подчинился.
28 августа генерал Корнилов передал по радио заявление о своих целях – доведение войны до победного конца и созыв Учредительного собрания. После этого он двинул к столице Третий Кавалерийский корпус под командованием генерала А. М. Крымова, в который входила Дикая дивизия, две казачьи дивизии и артиллерия. Это была грозная сила. Он считал: если Крымов и бойцы Дикой дивизии напугают Петроград, это будет именно то, что нужно.
Керенский невольно оказался между двух огней: требовательным и напористым Корниловым и шумно выражавшим протесты Советом, и сам требовать уже ничего не мог. Заподозрив, что Корнилов собирается его арестовать и занять его место, Керенский решил объявить генерала заговорщиком и предателем, а войска, которые продвигались к столице – контрреволюционными. Обман состоял в том, что именно он, Керенский, и приказал совсем недавно двинуть их на Петроград.
Теперь же Керенский обратился за помощью в подавлении «мятежа» к Петроградскому Совету. Совместно решили создать военный комитет, который тут же оказался во власти большевиков. И рабочим, для защиты «демократии», раздали около сорока тысяч винтовок. Именно их призвали отбросить войска Корнилова от Петрограда.
Собственно, «мятежом» выступление войск Корнилова стало только в последнюю минуту, но создавалось впечатление, что задумано оно так с самого начала – ведь происходило это выступление без санкции правительства. Керенский несправедливо обвинил боевого генерала в предательстве, но заявление его подтверждало, что Корнилов руководил заговором. Другие генералы ему сочувствовали, но поддержать, как оказалось, не смогли. Именно так получилось и с Третьим Кавалерийским корпусом.
Генерал А. М. Крымов, находившийся в это время в штабе, в Луге, колебался. Железнодорожные рабочие заблокировали путь к Петрограду, нарушив, тем самым, связь с Могилевом. Поэтому связаться с Корниловым он не мог. 29 августа, когда передовые части корпуса подошли к Гатчине и Царскому Селу, Крымов получил телеграмму от Керенского, в которой говорилось, что в Петрограде все спокойно, никаких беспорядков не ожидается, и в присутствии там войск корпуса нет необходимости. Ему было «приказано» остановить продвижение войск, которые направлялись к столице по приказу «смещенного со своего поста Верховного Главнокомандующего». Большевистские агитаторы, во множестве прибывшие из Петрограда, также уверяли личный состав, что в городе все тихо, спокойно.
Вот так, обманом, и остановили Третий Кавалерийский корпус. Спустя два дня Керенский вызвал генерала Крымова в Петроград, и встретился с ним в Зимнем дворце. Командующему корпусом было предъявлено обвинение в участии в мятеже. Генерал возразил: он вел войска, чтобы поддержать правительство, а не с целью его захвата. И действовал, кстати, не только по приказу Корнилова, но и по просьбе самого Керенского.
Но Керенский продолжал настаивать на своем, накричал на Крымова, обвиняя его в измене. На прощание не подал ему даже руки. Оскорбленный до глубины души, боевой генерал поехал домой к одному из своих друзей. Там он написал прощальные письма – сначала Корнилову, а потом жене. После этого достал револьвер и застрелился.
Бытует и другая версия гибели Крымова. Якобы ротмистр Данильчук и полковник Самарин убеждали генерала ехать вместе в Петроград, к Керенскому, который уважал его за доблесть и готов был простить.
Крымов, естественно, возмутился:
– Он готов меня простить? За что? У меня в кармане лежит его телеграмма, в которой он сам вызывает мой Третий Конный Корпус в Петроград! И после этого меня – простить? Что за издевательство!
В конце концов, Самарин и Данильчук уговорили потрясенного таким вероломством Крымова поехать вместе с ними.
Говорили, что объяснение Керенского с Крымовым вышло бурное, и генерал даже дал тому пощечину. После этого в разгневанного генерала выстрелил адъютант Керенского. Раненого Крымова перенесли в автомобиль и отвезли на Захарьевскую, 17, где в то время находился «политический кабинет» А. Ф. Керенского.
Когда спустя два дня вдову генерала допустили в Николаевском госпитале к телу мужа, врач шепотом ей объяснил:
– Странное самоубийство… очень странное. Края раны не обожжены… мне кажется, выстрел был произведен с расстояния двух шагов. Да и само направление пули… Самому так нельзя застрелиться…
Так, тайна, связанная с «политическим кабинетом» Керенского, и не была раскрыта. Бывшие при генерале бумаги, и в том числе телеграмма Керенского – все бесследно исчезло. Остались лишь догадки.
…А Михаил Александрович все эти дни так и находился под домашним арестом. 29 августа его вместе с Наташей, двумя детьми, гувернанткой мисс Ним и верным Джонсоном привезли сначала в расположение одной из воинских частей. Но потом объявили, что они будут находиться под охраной в каком-то небольшом помещении в центре города. И вот в сопровождении шестидесяти пяти солдат их привезли в новую «тюрьму». Увидев ее, Михаил тут же запротестовал: «Помещение совершенно непригодно для нашего проживания. В нем нет элементарных удобств, и имеются всего три кровати».
