Погода выдалась холодной и ветреной, а им пришлось ехать в разбитом вагоне, прицепленном к товарному поезду. Всю дорогу провели в грязном, не отапливаемом купе, над входом в который, словно в насмешку, красовалась надпись: «Первый класс». Окна здесь были или разбиты, или отсутствовали.
С самого начала великого князя и его секретаря сопровождала охрана, состоявшая из шести человек: пять латышей и один русский – их командир. В первый день путешествия они относились к пленникам как-то безразлично, но уже к вечеру следующего дня, с удивлением осознав, что те ни на что не жалуются, полностью изменили к ним отношение. Когда великий князь и Джонсон стали укладываться спать, двое из их охранников сняли с себя шинели и закрыли ими окна, чтобы не было сквозняков. Теперь они называли Михаила не иначе, как «Михаил Александрович», и делали все возможное, чтобы путешествие пленников было хотя бы терпимым.
Когда поезд прибыл в Вологду, Михаил попросил у охранников разрешения послать домой телеграмму. Возражений не было. Он быстро набросал текст, в котором уверял жену, что у него все хорошо, правда, едут они очень медленно… Джонсон отправился на почту – надо было хоть как-то успокоить Наташу. Несколько позже, в письме, Михаил написал: Урицкий уверил, что она сможет приехать к нему, когда захочет. Но от себя добавил – детей в эту поездку брать не нужно. Советовал Наташе ехать в экспрессе, который идет быстрее обычного пассажирского поезда. И запас еды нужно взять с собой побольше… Между строк легко можно прочесть: кормили в станционных ресторанах из рук вон плохо, и Михаил с Джонсоном в пути едва ли не голодали.
Постановление Совнаркома о том, что по прибытии Михаил и Джонсон должны быть изолированы друг от друга, и жить в дальнейшем в разных городах, по-прежнему очень волновало великого князя. И когда они прибыли на станцию Шарья, он решил послать Ленину телеграмму с протестом, в которой просил отменить постановление. Главный аргумент – «слабое здоровье» Михаила Александровича. Посовещались с Николаем и решили: пусть лучше телеграмма будет подписана Джонсоном.
С аналогичной просьбой обратился к управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу и сам великий князь. В ответ на обе телеграммы в Пермский совет поступили указания одинакового содержания: «В силу постановления Михаил Романов и Джонсон имеют право жить на свободе под надзором местной советской власти». Первое пришло из Совнаркома, и было подписано Бонч-Бруевичем, а второе – из ВЧК, за подписью Урицкого. Вот так, неожиданно просто, постановление Пермского Губисполкома от 17 марта (№ 4), в котором говорилось: «…заключить Романова в тюремную больницу, остальных в тюрьму на общий тюремный режим и информировать об этом Комиссариат внутренних дел», было отменено. Судьба, несмотря на все трудности и лишения, хранила пленников. По крайней мере, до поры до времени.
Наконец, 19 марта Михаил и Джонсон – небритые, немытые, измученные и вконец изголодавшиеся, прибыли в Пермь. Они были так рады оказаться в тесном номере гостиницы «Эрмитаж», где могли помыться и выспаться в постели, а не на жесткой вагонной полке! В этой же гостинице проживал тогда и член президиума Пермского губисполкома В. Ф. Сивков, который так вспоминал о великом князе: «Осталась в памяти встреча с Михаилом Александровичем, который жил в номере напротив моего. Произошло это утром. Когда я уходил на работу, одновременно со мною в коридор вышел высокий стройный блондин, с военной выправкой, в сером свободном плаще, в фуражке военного образца и начищенных сапогах. При виде его невольно возникло представление о гвардействе…»
Пермь, с ее населением более чем шестьдесят тысяч человек, считалась воротами в Сибирь. Город, раскинувшийся на высоком берегу полноводной Камы, произвел хорошее впечатление на Михаила и Джонсона. Здесь насчитывалось девятнадцать храмов, недавно открылся университет. А оперный театр, третий в стране – после Петроградского и Московского, знаменит балетной труппой. Недаром, видимо, здесь рос и мужал Сергей Дягилев, прославивший впоследствии русский балет во всем мире.
Определенно, Пермь оказалась не худшим городом для ссылки. И Михаил решил извлечь максимальную пользу из пребывания в нем.
Но буквально через два дня наступило отрезвление. Их и не думали оставить в покое, как пообещали лидеры большевиков! Местные власти, не имея никаких указаний из центра относительно великого князя Михаила, решили посадить его в тюрьму. Видимо, опасаясь, как бы чего не вышло… В Петрограде большевистские газеты объясняли случившееся тем, что он «сошел с ума». Эта история получила огласку во всем мире. 22 марта лондонская газета «The Times» одной из первых выступила с протестом.
Правда, ему разрешили послать телеграмму Наташе, в которой он написал, что вплоть до дальнейших распоряжений правительства будет находиться «в одиночном заключении». Одновременно Михаил послал еще три телеграммы: Бонч-Бруевичу, Луначарскому
[267] и Урицкому, в которых просил «принять меры по оставлению нас [на] свободе [в] Перми ввиду состоявшегося постановления местной власти водворить [в] одиночное заключение [в] тюремную больницу [за] отсутствием директив центральной власти. Убедительно просим оказать скорое содействие облегчению судьбы».
В тот самый день, когда Михаила арестовали, в Пермь приехали его камердинер Челышев и шофер Борунов. Они тут же написали Наташе, что ответа на телеграммы великого князя пока нет. «Очень важно, чтобы местные власти получили указания…» Челишев также высказал свое мнение об Урицком – «хитрый» он, мол. Челишев и Борунов привезли с собой одежду, книги, туалетные принадлежности и лекарства, заботливо упакованные Наташей. Но встретиться с Михаилом Александровичем им так и не позволили.
Наташа «стучала во все двери», требуя освобождения мужа. Казалось, все бесполезно, но, наконец, ее настойчивость была вознаграждена: через две недели после того, как Михаила взяли под стражу, она узнала о существовании приказа о его освобождении. Молодая женщина рассказала неприглядную историю про арест корреспонденту газеты «The Times» в России Роберту Вильтону, и он опубликовал 6 апреля отчет об освобождении великого князя. Теперь лидерам большевиков было как-то неудобно менять свое решение.
А Михаил, тем временем, все еще… находился в тюрьме. Члены Пермского Совета удерживали его там еще несколько дней, стремясь продемонстрировать свою независимость от центра. Но они явно не понимали, на что способны преданные великому князю люди! Василий Челышев буквально изводил их своими требованиями, угрозами, уговорами… Противостоять его напору было невозможно, и они, наконец, сдались. Поздно вечером 9 апреля двери камеры со скрипом открылись, и Михаил вышел наружу. Он опять относительно свободен. По крайней мере, пока…
Неугомонный Челышев нашел для великого князя вполне приличное пристанище – номер в гостинице «Королевские номера», получившей название по имени бывшего владельца – купца Королева. Находилась она в доме № 3 по Сибирской улице, недалеко от набережной Камы. Это красивое трехэтажное здание, построенное в 1907 году, стало настоящим украшением города. Длинное, с впечатляющим фасадом, оно в то время было выкрашено в бледный коричневато-желтый цвет. Снаружи здание украшали высокие сводчатые окна, а внутри – изящные колонны и изысканная лепнина.
