В ближайшие дни они еще дважды ходили в театр. Им повезло – здесь выступали артисты знаменитой Мариинки. Впечатление складывалось такое, словно они – опять в Петрограде. В другие вечера оставалась дома, и приглашали на ужин Тупицыных и Знамеровских. А днем бродили вдоль берега реки или заглядывали на рынок на Монастырской улице, где, как и в былые времена, шла бойкая торговля.
Записи того периода, сделанные Михаилом Александровичем в дневнике, никак не говорят о его душевном волнении, беспокойстве. Все тихо, мирно, словно в былые, счастливые времена в Гатчине. Вот как прошел один из этих дней: «Утром читал. Днем Наташа и я прошлись, были в магазинах… После чая я прошелся немного с Дж[онсоном] вдоль берега. После обеда я играл на гитаре. Погода была солнечная, хорошая, 14 гр. Днем мы заходили к Знамеровским на Кунгурскую (к 5). До завтрака приходил Петр Нилович Второв прощаться, он уехал в Москву, до Нижнего – пароходом. Вечером недолго шел дождь».
Но все изменилось в один день. На станции Челябинск состоялось тайное совещание руководства Чехословацкого легиона, принявшего решение поднять восстание в защиту демократии против большевистских Советов. Почему же это произошло?
Корпус был сформирован осенью 1917-го года из военнопленных и эмигрантов. После подписания Брестского мира все 50 тысяч чехов, находившихся в подчинении французского командования, получили разрешение советских властей выехать во Францию через Владивосток. Там они собирались присоединиться к войскам союзников. Согласно тому же договору, на запад России перевозили и австрийских военнопленных. И вот, когда на станции Челябинск встретились два поезда, один из австрийцев ранил чешского солдата. Чехи тут же расправились с обидчиком, и когда в это дело вмешались представители местных Советов, они захватили город. Решив бороться с большевиками, весь Чешский легион стремительно растянулся вдоль железной дороги до самого Владивостока, значительно расширив, тем самым, территорию, на которой полыхала Гражданская война.
Эта новость взбудоражила всю Пермь. Ведь от Челябинска до Перми – всего день пути. А чего можно ожидать от вооруженных военнопленных, да еще иностранцев, совершенно неизвестно. Явно – не добра. Полковник Знамеровский предупредил Михаила, что местные большевики наверняка примут жесткие меры по отношению к населению и, скорее всего, к своим пленникам в ответ на восстание Чешского легиона. Надо немедленно отправить Наташу домой, в Петроград, от греха подальше. Тут же узнали, что ближайший поезд отправляется из Перми 18 мая. Когда будет следующий, не знал никто.
Впереди – новое расставание. В пятницу, 17 мая, они долго гуляли вместе, «были в Гостином дворе, затем пошли мимо церкви Воскресения на старом кладбище, обойдя его по Сибирской, возвратились домой». Потом пообедали в гостинице, и Наташа принялась укладывать в дорогу вещи. Свою печаль Михаил поверял дневнику: «Очень грустно опять оставаться одним».
Расставаться было невыносимо тяжело, но в половине десятого утра взяли извозчика и поехали на вокзал. А что еще оставалось делать? Ведь безопасность любимой жены – превыше всего. «Там ждали долго поезда на платформе. В результате Сибирский экспресс запоздал примерно на 36 час… Наташа получила место в маленьком купе международного вагона вместе с чужой дамой. Поезд пошел в 12 час. 10 мин». Так же, как это было когда-то в Копенгагене, когда их роман оставался еще для всех тайной, Михаил стоял на платформе до тех пор, пока поезд не скрылся из виду. Лишь после этого он опять взял извозчика и поехал обратно в гостиницу. А вечером написал в дневнике: «С отъездом Наташи стало так грустно, так пусто, и все как-то кажется по-другому, и комнаты стали другими».
Еще находясь в Перми, Наташа решила, что в Москве добьется новой встречи с Лениным, и потребует от него полного освобождения Миши, а еще лучше – разрешения на выезд семьи за границу. Как ей стало известно, вождь «мирового пролетариата» вместе со своим правительством обосновался в Кремле.
Теперь Кремлевские куранты играли «Интернационал», а не «Боже, Царя храни», как еще совсем недавно. Да, исчезло и изображение двуглавых орлов… А в остальном Кремль – все тот же, каким Наташа помнила его с детства. Ведь родители жили совсем недалеко, на Воздвиженке, и она часто гуляла здесь. Остановилась молодая женщина в родительской квартире и на этот раз.
…Едва подойдя к Троицким воротам, она увидела часовых. Без специального разрешения войти теперь в Кремль почти невозможно. Но она в жизни уже не раз доказывала, что правила пишутся не для всех. Ее решительность и обаяние и стали тем пропуском, который помог преодолеть все препоны и опять, как недавно в Петрограде, оказаться в кабинете большевистского вождя.
Как и следовало ожидать, он вовсе не обрадовался, увидев ее. Правда, не нагрубил, как сделали это в Петрограде Лев Троцкий
[272] и Яков Свердлов
[273], и даже слова «нет» не сказал в ответ на ее просьбу. Просто… ничего не изменилось. Ее вера в личное заступничество Ленина оказалась не более чем иллюзией. Она сделала все, что могла сделать в той ситуации преданная жена, а, может, и больше. Неужели найдется тот, кто ее осудит?
Примерно в то время, когда Наташа приехала в Москву, утром 21 мая, Михаил, Джонсон и Василий Челышев «отправились в Пермскую окружную Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем». До этого «Пермского пленника» обязывали регистрироваться только в местной комендатуре. Новая «повинность», как ему объяснили, связана с восстанием Чешского легиона. Пермский Совет не считал больше возможным отвечать за «безопасность» Михаила Александровича. Она теперь «возложена» на окружную ЧК.
