Создается впечатление, что на самом деле эти изменения произошли благодаря требованиям рабочих из поселка Мотовилиха, расположенного недалеко от Перми. Они заявляли, что, если Пермский Совет не арестует Михаила, они, мол, разберутся с ним сами. Почти все большевики, жившие в Мотовилихе, работали на крупной фабрике, выпускавшей вооружение для армии. Как оказалось, они были настроены против Михаила Александровича гораздо более воинственно, чем их единомышленники в Перми. Поэтому вызвавший его чекист и потребовал расписку, свидетельствующую о его «благонадежности». В этот день в дневнике великого князя появилась такая запись: «Я получил бумагу, в которой мне предлагается являться туда ежедневно в II час. (Люди добрые, скажите, что это такое)». Действительно – что? Боевой русский генерал Михаил Александрович Романов – человек слова и чести, зачем же его так унижать?
Сначала требование явиться в ЧК вызвало у него лишь раздражение. Тем более что там настаивали, чтобы Михаил приходил в определенное время. В комендатуре таких строгостей не было. Но впоследствии и Наташины телеграммы из Москвы стали поступать к нему лишь после того, как их читали чекисты. Это стало лишним напоминанием о том, кем он теперь был в действительности.
Но пока все же Михаил Александрович свободно передвигался по городу. Ходил в кинотеатр «Триумф», в оперный театр, где всегда занимал левую нижнюю ложу. Вскоре он записал в дневнике, что вместе с Джонсоном как-то «переплыли на другую сторону реки и там прошлись вправо по полигону и возвратились частью лесом, бедный Дж[онсон] провалился одной ногой в болото… После обеда я играл на гитаре». В один из дней он пошел вместе со Знамеровским «в магазин за сапогами, простые солдатские штиблеты». В магазине Добрина, который находился на Сибирской улице, приказчик, симпатизировавший великому князю, шепнул:
– Ваше Высочество, как бы Вас не арестовали тут. Пока есть такая возможность, лучше бы бежали.
Михаил Александрович лишь рассмеялся в ответ:
– Куда же мне бежать, с моим-то ростом? Ведь меня немедленно отыщут.
Но чекисты придерживались иного мнения. Пермь была переполнена беженцами. Тысячи людей стремились на восток, ожидая, когда железнодорожники восстановят движение поездов. Среди этого огромного скопления людей оказались и два американца, с которыми Михаил Александрович познакомился 25 мая. Вот как он описывает эту встречу в дневнике: «После обеда ко мне пришли двое американцев – М-р О’Бриен и М-р Гесс. Они оба здесь проездом из Баку, откуда им пришлось бежать, а завтра они едут во Владивосток, если только, смогут проехать…» На таких людей, к слову, чекисты смотрели с большим подозрением, и рассматривали их как возможных посланников к заговорщикам, которые собирались спасти великого князя. Они – как красная тряпка для быка… напоминание о том, что Михаил может встретиться с кем-то, кто приехал специально к нему, включая членов монархических организаций, которые, несомненно, хотели его спасти.
А на следующий день, 26 мая, Михаил Александрович принял у себя в гостиничном номере корреспондента центральной газеты «Свобода России», С. В. Яблоновского
[274]. В дневнике появился комментарий: «Конечно, не для того, чтобы он обо мне писал в газете, а просто с ним интересно поговорить».
Но разве журналист мог не написать об этой встрече? Конечно, нет! Только интервью с великим князем Сергей Викторович опубликовал уже в эмиграции, в Париже, в журнале «Голос минувшего на чужой стороне», в первом номере за 1926 год. Вернее, это была расшифровка беседы, потому что, как утверждает В. Гладышев, «пермский блокнот, в который весной 1918-го журналист записал состоявшийся разговор (длившийся почти три часа!) условными сокращениями, у него украли. Вскоре Яблоновскому пришлось уехать. Оказавшись в безопасности, он восстановил запись по памяти». К слову сказать, в Перми эта встреча стала последним контактом «ссыльного гражданина Романова с внешним миром, с представителем свободного общества».
Через неделю после первого посещения Михаилом ЧК, чекисты объявили, что Пермь находится «в состоянии войны». Тревога сквозит в строках дневника великого князя: «Вообще трудно понять, что творится, но что-то крупное назревает…» О своих сомнениях, опасениях и одиночестве он написал 3 июня Наташе. Жаловался, что цена за комнаты постоянно растет, и в «Королевских номерах» стало жить очень дорого. Но он присмотрел хорошую квартиру на Екатерининской улице, с красивым видом на реку, которая принадлежала Тупицыным. И в середине месяца она будет свободна. Как знать, возможно, они смогут пожить там некоторое время вдвоем…
Но мечтам этим не суждено было сбыться. Вскоре и сам Михаил понял: они не смогут встретиться с Наташей в «ближайшие два месяца». Придется ждать и ждать…Но он все-таки надеялся, что когда-нибудь «Бог позволит нам быть вместе опять», и что они смогут вернуться в любимую Гатчину.
Вскоре после того, как Михаил отправил письмо Наташе, у него начались сильные боли в желудке, впервые за последнее время. Он нанес ставший уже обычным визит в ЧК (какая горькая ирония!), где «слегка сцепился с одним “товарищем”, который был очень груб со мною». Этим «товарищем» оказался Гавриил Мясников
[275], бывший председатель Мотовилихинского Совета. Буквально за несколько дней до встречи с Михаилом Александровичем он получил назначение в Пермскую ЧК, где возглавил отдел по борьбе с контрреволюцией.
С прибытием Мясникова обстановка здесь накалилась, стала нетерпимой по отношению к ссыльным. Почему? Что это за человек? С 1913 года и до марта 1917 он отбывал заключение в Орловской каторжной тюрьме. Впервые его арестовали и поместили в камеру в девятнадцатилетнем возрасте, а в течение следующих пяти лет постоянно чередовались побеги Мясникова из тюрьмы и новые аресты. В то время, когда он встретился с великим князем, ему было двадцать девять лет, и Мясников отчаянно ненавидел тот мир, из которого пришел Михаил. Чекист негодовал, что пермскому пленнику разрешено свободно передвигаться по городу, и страстно мечтал ограничить его свободу.
