23 декабря 1925 года, за несколько часов до своей последней поездки в Ленинград, Есенин пришел в московское издательство Гослит, чтобы получить гонорар за вышедший незадолго до этого трехтомник его произведений. Денег в кассе в тот момент не оказалось, и он собрался уже ехать на вокзал. Но вдруг столкнулся в коридоре с редактором, прозаиком А. И. Тарасовым-Родионовым
[285], автором прочекистской повести «Шоколад» (в то время он «по совместительству» сотрудничал с органами. Современные исследователи Д. Фельдман и А. Щербина пишут: «“Шоколад” был дебютом Тарасова-Родионова в художественной литературе, причем дебют сразу же принес автору известность. Точнее, скандальную известность. О “Шоколаде” и через десять, и через пятнадцать лет упоминали критики в обзорах “новейшей литературы”, не забывали Тарасова-Родионова и составители биобиблиографических справочников». – Прим. автора). Тот пригласил Есенина в пивную, где стал задавать провокационные вопросы о Ленине и Троцком. Есенин отвечал «грамотно», пока речь не зашла о Л. Б. Каменеве
[286]. Тут, как вспоминает А. И. Тарасов-Родионов, Сергея Александровича словно прорвало: «А вот Каменева, понимаешь ты, не люблю. Полувождь. А ты знаешь, когда Михаил отрекся от престола, он ему благодарственную телеграмму залепил за это самое из… (Л. Б. Каменев в это время находился в ссылке в Восточной Сибири. – Прим. автора) Ты думаешь, что раз я беспартийный, то я ничего не вижу и не знаю. Телеграмма-то эта, где он… она, друг милый, у меня.
– А ты мне ее покажешь?
– Зачем? Чтобы ты поднял бучу и впутал меня? Нет, не покажу.
– Нет, бучи я поднимать не буду и тебя не впутаю. Мне хочется только лично прочесть ее, и больше ничего.
– Даешь слово?
– Даю слово.
– Хорошо, тогда я тебе ее дам.
– Но когда же ты мне ее дашь, раз ты сегодня уезжаешь? Она с тобой или в твоих вещах?
– О, нет, я не так глуп, чтобы хранить ее у себя. Она спрятана у одного надежного моего друга и о ней никто не знает, только он да я. А теперь ты вот знаешь. А я возьму у него… Или нет, я скажу ему, и он передаст ее тебе.
– Даешь слово?
– Ну, честное слово, кацо. Я не обманываю тебя.
– Идет, жду».
После этого поэт отправился на вокзал. Видимо, чекист «стукнул» кому-то из коллег, потому что буквально через несколько дней, 28 декабря, Есенина нашли мертвым в гостинице «Англетер». Когда в его номер вошли милиционеры, они увидели, что кругом все разгромлено. Из чемодана выброшены на пол рукописи, черновики. Скорее всего, убийцы искали ту злополучную телеграмму, о которой и говорил Сергей Александрович: она даже спустя годы оставалась взрывоопасной.
После смерти В. И. Ленина среди большевиков разгорелась отчаянная борьба за власть. И телеграмма члену императорской фамилии, тем более, брату бывшего царя, могла стать козырной картой Сталина
[287] против его политических конкурентов, Каменева и Зиновьева.
Кстати, телеграмму эту так найти и не удалось. Скорее всего, С. А. Есенин просто блефовал. Перед Февральской революцией он служил санитаром при военном госпитале в Царском Селе. Туда поэта пристроили, чтобы уберечь от фронта. Покровителем был полковник Дмитрий Николаевич Ломан
[288], флигель-адъютант императрицы Александры Федоровны. Он организовывал выступления молодого поэта перед государыней, царскими дочерьми. Здесь же Есенин общался с офицерами, многие из которых были ценителями искусства. И вполне мог услышать от них про злополучную телеграмму. Или даже видеть ее. Но хранить – никак не мог. Не по рангу это. Выходит, что возможно, к несчастью, жизнью он поплатился за обычное бахвальство.
…Наташа в эти дни, спасаясь от гнетущего одиночества, переехала в Петроград, к своей подруге Маргарите Абаканович. Получив телеграмму от Знамеровского, она тут же собралась ехать в ЧК, на Гороховую улицу, 2. Мэгги вызвалась отправиться туда вместе с ней. Они решили добиться встречи с Урицким, потребовать у него объяснений. Но прежде она позвонила Матвееву и попросила помочь. У Алексея трезвая голова и холодный ум, он обязательно что-нибудь придумает! И вот в Пермь отослана телеграмма:
«Срочная: Сергею Владимировичу Тупицыну. Пермь, Екатерининская, 212.
Петрограда, Зимнего дворца.
Очень обеспокоен, сообщите подробности и где служащие: Петр, Василий, также вещи. Наталия Сергеевна просит, если возможно, приехать, захватив оставшиеся вещи.
Матвеев».
А в это самое время в кабинете Урицкого происходило бурное объяснение. Наталия Сергеевна уже не впервой шла в «лобовую атаку» на комиссаров, и она дала волю эмоциям. Но силы оказались неравны, и разговор закончился плачевно: Урицкий отдал приказ поместить ее в женскую камеру – тут же, в ЧК. Он предъявил ей обвинение в соучастии побега Михаила. Маргариту Абаканович также арестовали. Так, видимо, Урицкому было спокойнее – шума меньше.
Но он просчитался! Или просто не мог представить, на что способна любящая женщина. Больше беспокоясь о Михаиле, чем о себе, Наташа продолжала настаивать на объяснении его странного исчезновения. И так – методично – день за днем. Урицкий же в ответ требовал от нее… объяснения «побега» Михаила. Театр абсурда, да и только…
Тогда Наташа решила сменить тактику, и использовать чисто женские уловки. Не мытьем, так катаньем: все равно, решила про себя, будет так, как она хочет! Стала надоедать буквально всем охранникам капризами, постоянно требуя у них совершенно «невозможные вещи». Несмотря на все запугивания тюремщиков, Наташа наотрез отказалась принять их условия, и продолжала настаивать, чтобы ей разрешили привезти собственную мебель и продукты питания. Она вела себя с охранниками ЧК, вспоминает Тата, как «со сборищем полоумных лакеев», и, в конце концов, добилась от них всего, чего хотела.
На следующий день на Гороховой улице появилась странная процессия. Это были слуги, тащившие «неимоверное количество багажа… кровати, постельные принадлежности, рулоны холста, книги, свечи, диванные подушки, полотенца и всевозможную снедь». Наташа и Мэгги аккуратно прикололи полотно к грязным стенам камеры, и она тут же преобразилась: стала больше похожа на гостиную, чем на тюрьму. Обе женщины, уставшие, но довольные собой, улеглись на койки. После праведных трудов можно и отдохнуть!
