Не оставляла в беде Тату и верная княгиня Вяземская. На какое-то время она даже переселилась на Николаевскую, 24, жила вместе с девочкой. Как-то вечером, отвезя очередную передачу ее матери, Александра Гастоновна возвращалась из Петрограда в Гатчину. Напротив нее в вагоне сидела женщина средних лет, которую княгиня уже не раз видела во время поездок в столицу и обратно. Между двумя дамами непроизвольно завязался ни к чему не обязывающий разговор о том, как тяжело ездить в поездах в революционное время. И вдруг незнакомка сказала:
– Да, я знаю, что Вы ежедневно совершаете такие поездки и, более того, я знаю, зачем и ради кого Вы это делаете. Ну, так слушайте! Вам пора подумать о себе, тем более что та особа, о которой Вы заботитесь, мало это ценит и не стоит того риска, которому Вы подвергаетесь. Мне Вас жаль, и поэтому я Вас предупреждаю: немедленно возвращайтесь в город – на даче Брасовой Вас ждут с ордером на арест. Вы не знаете и никогда не узнаете, кто я, – скажу одно: я приставлена за Вами следить, и я хочу Вас спасти – немедленно уезжайте!
Что оставалось делать перепуганной Александре Гастоновне? Она тут же бросилась к своей близкой знакомой, актрисе Е. Рощиной-Инсаровой
[294]. Екатерина Николаевна, выслушав ее сбивчивый рассказ, решила, что княгине, как пишет ее дочь, Татьяна Аксакова-Сиверс
[295], «необходимо прежде всего изменить свою слишком приметную внешность – седые волосы при молодом лице: и она надела на нее рыжий парик из своего театрального реквизита. В таком виде мама где-то пересекла под Оршей границу советских владений и добралась до Киева.
На гатчинской даче, между тем, отряд вооруженных людей несколько дней тщетно ждал ее возвращения. Тата Мамонтова была подвергнута домашнему аресту, но держала себя доблестно и даже умудрилась переслать к Рощиной-Инсаровой чемодан с мамиными вещами».
7 сентября, в субботу, Серов вновь оказался в доме № 24 по Николаевской улице. На этот раз причина его появления оказалась очень серьезной: спустя почти три месяца после ареста и пребывания в тюремной камере на Гороховой, 2, Наташа… исчезла. Чекисты отреагировали на это молниеносно. Они арестовали Тату и конвоировали ее в помещение местной ЧК.
На следующий день перепуганную девочку посадили в поезд и под конвоем отвезли в Петроград, на Гороховую улицу, 2. Ее поместили в ту же камеру, где совсем недавно находилась ее мать. Только сейчас помещение оказалось настолько переполненным, что Тате пришлось спать на столе. Одна из находившихся здесь женщин тут же вспомнила Наталию Сергеевну и стала восторгаться ею…Особенно ей нравилось, что та умела заставить тюремщиков потакать ее прихотям. Просто молодец!
В воспоминаниях Тата утверждает, что поведение чекистов не может сравниться с тем, каким строгостям подвергала ее гувернантка мисс Ним. Но это явно юношеская бравада. Стоило только Серову сказать ей, что он отправит Тату в исправительный лагерь для малолетних преступников, как девочка тут же разрыдалась.
К счастью, все эти угрозы оказались блефом. Она провела в тюрьме еще одну ночь, опять лежа на столе, а на следующий день, 10 сентября, ее отпустили. Для чекистов девочка больше не представляла интереса – они поняли, что она действительно не знала, где находится ее мать.
Когда Тата вышла наружу, дождь лил как из ведра. Обычная питерская погода, тем более, осенью! У недавней пленницы не оказалось с собой денег, к тому же, она не ела два дня. Решив, что до Гатчины ей не добраться, она отправилась на Фонтанку, в надежде найти пристанище в квартире «дяди Алеши» – зятя ее мамы, Алексея Матвеева. Больше идти ей было просто некуда.
Тата поднялась по лестнице и позвонила в квартиру. Но здесь ее ждал очередной удар – оказывается, Матвеев больше не жил в этом доме. Куда он уехал – неизвестно. Хозяйка отказалась впустить уставшую, голодную девочку – ведь она не могла заплатить за квартиру. К тому же, у хозяев и без нее было полно неприятностей: к ним каждый день приезжали чекисты, искали Наташу. Сказав это, хозяйка захлопнула дверь прямо перед носом у Таты.
Что оставалось делать бедняжке, у которой не оказалось рядом ни одного близкого человека? Она замерзла, промокла под дождем, ей отчаянно хотелось есть… Поставив на ступени сумку, Тата села на нее и горько-горько заплакала. Вдруг наверху скрипнула дверь и на лестнице послышались легкие шаги. Чей-то знакомый голос тихонько окликнул ее по имени. Тата испуганно посмотрела вверх, и увидела там «абсолютно странную женщину с ярко-рыжими волосами». Это была княгиня Вяземская, носившая для маскировки парик. Тата немедленно вскочила, бросилась вверх по лестнице, и… тут же оказалась в объятиях матери. Оказывается, сбежав от чекистов, Наташа все это время пряталась в квартире, расположенной как раз над той, где они ее искали каждый день.
Наташа очень своевременно выскользнула из-под «опеки» ЧК, сумев, тем самым, спастись. Десять недель она томилась в женской тюрьме, вплоть до конца августа 1918 года. А потом у нее произошла удивительная встреча – с замечательным доктором Иваном Ивановичем Манухиным
[296], «спасительным ангелом» для многих из тех, кого «революционное правосознание» без разбора бросало в тюрьмы. Манухин вытаскивал оттуда очень многих, помогал и хлопотал даже в тех случаях, когда, казалось, всякое старание уже бесполезно. Помог он и Наташе – уверил чекистов, что «графиня Брасова страдает от туберкулеза». После этого ее под охраной перевезли в частную лечебницу. А там она, воспользовавшись отсутствием в какой-то момент надзирателей, однажды ночью выскользнула на улицу и растворилась в темноте.
В 1958 году, в эмиграции, доктор Манухин опубликовал в «Новом журнале», издававшемся в Нью-Йорке, воспоминания о 1917–1918 годах под названием «Моя деятельность помощи заключенным во время революции». Там есть строки, посвященные одной из встреч автора с М. Горьким, которого он вылечил от туберкулеза и с которым дружил: «Как-то раз, когда я пришел к нему… Горький сказал мне: “Положение Н. С. Брасовой (жены великого князя Михаила Александровича) очень серьезно. Она находится в лечебнице Герзони, ее хотят арестовать, может быть, даже сегодня же. К ней ходить опасно…”
