В 1913 году она встретилась лицом к лицу с вдовствующей императрицей, но рядом был Михаил, готовый ее поддержать. На этот раз для поддержки она взяла с собой миссис Джонсон. Но к огромному удивлению Наташи встреча прошло очень хорошо. Внук так очаровал вдовствующую императрицу, что она не на шутку разволновалась и стала суетиться вокруг него. Казалось, она даже Наташей была довольна. Вернувшись домой, та, обескураженная подобным приемом, написала Личфилд-Спииру: «Она вела себя по отношения ко мне хорошо, но я чувствую, она не любит меня и никогда не простит за то, что я вышла замуж за ее сына. Она сказала, что я так сильно изменилась, что она никогда бы меня не узнала. А я не осмелилась спросить – в лучшую сторону или в худшую».
В действительности же Наташа произвела сильное впечатление на Марию Федоровну. На следующий день, еще раз встретившись с миссис Джонсон, Мария Федоровна сказала ей: «Какая красивая женщина, и такая очаровательная…» Конечно, это высказывание свекрови тут же стало известно Наташе, и она не удержалась – опять написала Личфилд-Спииру: «Я могу рассказать Вам это, потому что Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять: я очень скромный человек и вовсе не придерживаюсь того же мнения». Кокетство? Возможно, и так. Но разве не лестно услышать подобное мнение о себе от свекрови, которая многие годы тебя ненавидела и обвиняла чуть ли не во всех смертных грехах? А вдовствующая императрица… откуда у нее вдруг такое, совершенно неожиданное отношение к невестке?
Впрочем… Так ли все было на самом деле? Или Наташе просто очень хотелось, чтобы все оказалось именно так? Ответа на этот вопрос нет.
Мария Федоровна упорно отказывалась верить, что Михаил мертв, как и в то, что Николай и все члены его семья казнены большевиками в Екатеринбурге. Она так никогда и не признала факт их гибели, и всегда утверждала, вплоть до своей кончины – спустя девять лет, в Копенгагене, что все они остались живы. Во время их памятной встречи Наташа попыталась уверить свекровь, что Михаил в безопасности, хотя в ее собственном сердце давно уже таился страх. Возможно, Мария Федоровна почувствовала это, и в душе ее – вопреки собственному желанию – возникло невольное чувство благодарности к той, которую она столь долгие годы ненавидела? Да и что им, в сущности, теперь делить? Ведь обе они беззаветно любили одного и того же мужчину – только каждая по-своему. К тому же, она получила чудесный подарок на старости лет – возможность видеть маленького Джорджи, который, как оказалось, так похож на Мишу в детстве! А ведь Наташа – его мать…
А Наташины страхи все усиливались. 2 августа 1919 года она написала капитану Личфилд-Спииру: «Я чувствую себя совершенно подавленной. Несмотря на то, что у меня есть две хорошие новости о моем муже из России, одна – очень плохая от полковника Дэвидсона. Он написал миссис Джонсон, что больше нет надежды на то, что мой муж и ее сын живы. Это стало для меня настоящей открытой раной, я думаю об этом ночью и днем, и начинаю терять последнюю надежду. Увы! Так трудно жить, не имея ни малейшей надежды!»
Но надежда все же продолжала теплиться в ее сердце, даже после того, как до Наташи дошли самые мрачные новости. 15 сентября 1919 года адмирал А. В. Колчак, провозглашенный Советом министров Директории
[304] Верховным правителем Российского государства, поручил своим помощникам дать ответ на запрос Н. С. Брасовой: «…Пожалуйста, передайте ей, что вся информация, которой я располагаю, не дает даже намека на то, что Великий Князь Михаил Александрович находится в настоящее время в Сибири или на Дальнем Востоке. Его местонахождение совершенно неизвестно после того, как его увезли… и все попытки обнаружить, где он находится, не дали никаких результатов».
Зато княгиня А. Г. Вяземская получила хорошие вести. Адмирал Колчак передал, что ее муж жив и здоров, он – «на Восточном фронте, его недавно видели в Омске». И вот в начале 1919 года Александра Гастоновна покинула Наташин дом и отправилась морем из Англии на Дальний Восток, на поиски мужа. Кстати, на одном с ней пароходе ехали два офицера, отправленные вдовствующей императрицей Марией Федоровной на поиски ее младшего сына, судьба которого оставалась неизвестной.
Наташа же продолжала себя успокаивать: ведь Колчак не утверждал, что Миша мертв, он лишь писал о том, что ничего не знает о месте его пребывания. Но иногда ее одолевала мысль – знай она, что Миши больше нет, она бы его оплакала и дала выход своему горю. А так… надежда становилась непрерывной пыткой. И все же даже в октябре 1919 года несчастная женщина отчаянно мечтала о том, что княгиня Вяземская, возможно, узнает что-нибудь о ее дорогом Мише.
А княгиня уже тогда знала больше, чем говорила Наташе. Просто жалела ее, и не представляла, как помочь… Паулина Грей
[305] в книге «Женщина Великого Князя» цитирует письмо, тайно написанное Татой в начале марта 1919 года капитану Личфилд-Спииру: «…У нас очень плохие новости о моем отчиме; говорят, его схватили где-то среди Уральских гор и там же казнили. Нам рассказали о страшных деталях его гибели. Мама ничего не знает об этом. Княгиня пытается узнать как можно больше подробностей, она посылает письма всем, кто, как она думает, может знать хоть что-нибудь об этом».
А слухи… они вновь и вновь продолжали мучить Наташу. После того, как она услышала, что Михаил находится в Шанхае, написала одному из друзей: «Я должна надеяться, иначе слишком тяжело жить… Иногда я чувствую себя такой подавленной и уставшей от жизни, что думаю – лучше умереть, чем жить такой ужасной и бесцельной жизнью. Но я стараюсь не жаловаться и всегда улыбаюсь». Вот так… Можно лишь восхищаться силой ее духа.
Наташиным утешением стал теперь сын. Она писала Георгию несколько раз в неделю, а стоило случиться небольшой задержке с очередным посланием, как она тут же перед ним извинялась: «Я не писала тебе три дня, но это вовсе не значит, что я не думала о тебе, мой дорогой…» Частыми были и встречи. То и дело шофер отвозил ее в школу, к сыну.
К 1920 году Наташа решила забрать Тату из французской школы и зачислить в колледж, находившийся в графстве Глочестершир. Дочери исполнилось семнадцать лет, но она не по годам была развита. И Наташа посчитала, что еще год строгой дисциплины ей вовсе не повредит. Проблемы с девочкой начались еще в Гатчине. И как раз перед ссылкой в Пермь Михаил записал в дневнике, что как-то «перед обедом Наташа, мисс Ним и я имели серьезный разговор с Татой». Со временем характер ее не улучшился.
…Перед Наташей опять возникла денежная проблема. Сын капитана Личфилд-Спиира Джон вспоминал, как ехал однажды с Брасовой по Лондону в ее Роллс-Ройсе, и она зашла в ювелирный магазин, чтобы продать огромную жемчужину. В дальнейшем женщина продавала все больше и больше своих драгоценностей, хотя по-прежнему считала: ее финансовые проблемы носили временный характер. Даже новость, переданная через друзей, что дом в Гатчине на Николаевской улице, 24 разрушен, не очень ее расстроила. Гораздо больше Наташу поразило известие о том, что сама улица теперь носила имя М. Урицкого, ее бывшего врага из ЧК, человека, по распоряжению которого Михаила выслали в Пермь.
