Были и другие обстоятельства, которые отвратили многих монархистов от великого князя Кирилла. Никто из них так и не смог забыть, что в февральские дни 1917 года на крыше его дворца в Петрограде развевался красный флаг, и что именно Кирилл повел свой Морской экипаж к Таврическому дворцу, чтобы поддержать революцию, нарушив, тем самым, клятву верности, данную им Николаю II.
Провозгласив себя императором в 1924 году, Кирилл Владимирович внес раздор и смуту в ряды монархистов, хотя так никогда и не признал это. К тому же, он нарушил правила, введенные Александром III, присвоив сыну, князю Владимиру, титул «Великого Князя, Наследника и Цесаревича». Ведь только сыновья и внуки русских царей могли быть великими князьями, а Владимир был лишь правнуком Александра II и поэтому мог рассчитывать только на титул князя императорской крови. Кирилл же провозгласил себя императором, и Владимир стал… великим князем.
Но как бы красиво и высокопарно ни звучали все эти титулы, они не имели под собой никакой реальной основы. Ведь в России больше не было престола. Только Кирилл Владимирович, опьяненный видимостью Верховной власти, скорее всего, не задумывался об этом, и щедро раздавал «царские милости».
Не обошел он вниманием и Н. С. Брасову – в 1928 году присвоил ей титул «Ее Светлости княгини Романовской-Брасовой». Георгий же стал «князем Брасовым». Но какая теперь Наташе разница, как ее называли – графиней, княгиней или просто… мадам Брасовой? Раньше она действительно мечтала о титуле, а теперь-то – зачем он ей? Так – пустой звук. Самым главным и ценным в жизни этой женщины было то, что когда-то она стала женой любимого ею Михаила. И, конечно, матерью Джорджи – такого же милого и застенчивого, как его отец…
Имущество Михаила и его брата, находившееся за пределами большевистской России, все еще оставалось немалым. Наташа и Георгий были законными наследниками, к тому же, Георгий мог рассчитывать на часть наследства, оставшегося после смерти его бабушки – вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Но когда реально можно получить деньги, которых явно не хватало на прежнюю – великосветскую, жизнь? На этот вопрос ответа пока не было.
Наиболее успешно, как казалось Наташе, можно предъявлять имущественные претензии в Финляндии и Польше, получившим государственную независимость. В Финляндии находилась небольшая усадьба в деревне Халила, которую отец Михаила, император Александр III, приобрел еще в 1892 году за 100 тысяч золотых рублей. За нее, в итоге, удалось получить компенсацию, потому что финское правительство признало документ о передаче имущества. Наташа также знала, что Михаилу принадлежал завод по производству сахара-рафинада, недалеко от Курска, но получить что-нибудь оттуда у нее не получилось. Оставались у ее мужа поместья и в Польше. В 1930-х годах их стоимость оценили примерно в 600 тысяч фунтов стерлингов. Если бы Наташе удалось получить эти деньги, она бы стала очень богатой дамой.
Средства, принадлежавшие Николаю II, насчитывали многие миллионы рублей, и хранились на банковских счетах в Лондоне и Берлине. По свидетельству князя Г. Львова и А. Керенского, выступавших от имени бывшего Временного правительства, лишь в Германии вклады царской семьи составляли от семи до четырнадцати миллионов рублей. Совместно с другими близкими родственниками императорской семьи, Наталия Сергеевна и Георгий имели законное право на свою долю этого наследства.
Перспективы на будущее, несмотря на многие неудачи, казались впечатляющими. Но в 1920-е годы, пока юристы не могли прийти к согласию, реальность оказалась такова, что средства все убывали. Н. С. Брасова жила за счет продажи драгоценностей и Роллс-Ройса, подаренного ей когда-то любящим мужем на день рождения.
В 1927 году она переехала в Париж. В письме к капитану Личфилд-Спииру объясняла это тем, что «жизнь в Лондоне в три раза дороже, чем во Франции». К тому же, в Париже жили Наташины родственники, включая Алексея Матвеева и многих представителей семьи Мамонтовых. Обосновался во французской столице и великий князь Дмитрий, незадолго до этого женившийся на богатой американке, а также старые ее друзья – Путятины. А в Ницце, на Лазурном побережье, совсем недалеко, владели рестораном «Cafè des Fleurs» Вяземские. Среди русских его в шутку называли «Вяземской Лаврой»
[310]. Состоял он из двух небольших зал, буфетной, кухни и двух жилых комнат. Вдоль фасада, под полотняным навесом, стояли столики. На противоположной стороне улицы находился городской сад, получивший после войны патриотическое название: «Эльзас-Лоррен». Наташа в любой момент могла приехать сюда, отдохнуть.
Джорджи пока оставался в Англии, где завершал образование. В последние три года он учился вполне прилично, хотя «звезд с неба не хватал». Лучше всего ему давались иностранные языки. В официальных списках учащихся молодой человек значился как «Граф Брасов».
Еще в июне 1926 года княгиня Вяземская получила письмо с лондонской печатью, написанное полудетским почерком, от Джорджи Брасова: «Дорогая тетя Саша! (Так он называл Александру Гастоновну со времени жизни в Гатчине. – Прим. автора) Позволь мне приехать к тебе на летние каникулы. Я терпеть не могу Англии и этот Итон, куда меня отдали. У здешних лордов масса денег, а мама мне их не дает, и я чувствую себя очень плохо. Кроме того, прошу тебя воздействовать на маму, чтобы меня перевели в какой-нибудь французский колледж».
Княгиня тут же пригласила Джорджи в Ниццу, и через некоторое время в доме Вяземских появился, как вспоминает Татьяна Аксакова-Сиверс, «шестнадцатилетний юноша, немного нескладный от быстрого роста, милый… У Джорджи Брасова было нежное личико со светлыми глазами… на правах гувернера при нем состоял бывший офицер Семеновского полка… Приехавшие поселились в соседнем пансионе, но обедали у нас. Из разговоров с Джорджи я поняла, что его мечтой является мотоцикл и его главной претензией к жизни – то, что мать не дает ему денег на эту покупку».
…Перебравшись во Францию, Наташа записала сына в очень известную и дорогую школу – Ecole Des Roches
[311], находящуюся в сотне километров к западу от Парижа. Закончив ее, он поступил в Сорбонну
[312].
В Париж Джорджи привез наконец-то появившийся у него мотоцикл марки «Нортон», на котором ездил на огромной скорости, приводя этим в ужас мать. Он очень вырос, и обликом походил на отца. Тате казалось, что брат «поразительно похож на дядю Мишу». Внешность, голос, даже походка – все в юном Джорджи напоминало незабвенного Михаила. Многие русские эмигранты в Париже называли именно его «настоящим наследником» императорского престола, а не Кирилла, потерявшего их доверие. Но сам Джорджи относился к подобным «заявлениям на его счет с безразличием и некоторым удивлением».
