Несчастные люди были деморализованы – и с той, и с другой стороны. Такого ужаса история человечества прежде не знала. После шести месяцев беспрерывных боев Русская императорская армия потеряла миллион человек – убитыми, ранеными, захваченными в плен. В значительной степени это было связано с тем, что нашим войскам не хватало снарядов. Доставляли их на линию фронта с неимоверными трудностями. Об огромных потерях писал супруге и император, находившийся в Ставке: «…Во время сражений нашим войскам приходится соблюдать осторожность и экономию, а это значит, что вся тяжесть боев падает на пехоту… Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии, бригады растаяли в полки…»
Великого князя Михаила кровопролитие пугало, он воспринимал войну как настоящую катастрофу, в которую ввергли страну люди, не понимавшие, что творят. В те дни он писал Наташе: «Война и тот ужас, который с нею связан, не может не вызвать печаль в каждой разумной личности; к примеру, я испытываю большое озлобление к людям вообще, а в особенности к тем, кто находится наверху, в чьих руках власть, и кто допускает весь этот ужас… Никто не спрашивает мнения народа, всей страны, какой путь им хотелось бы избрать. Иногда мне стыдно смотреть в глаза людям, солдатам и офицерам, в особенности при посещении полевых госпиталей, где видишь столько страданий. Ведь они могут подумать, что я тоже несу ответственность, потому что занимаю столь высокое положение, однако, я не сумел предотвратить все это и защитить страну от подобного бедствия… Я знаю, что ты меня поймешь…»
Она, конечно, все понимала, но боялась, что слишком смелые высказывания мужа могут ему навредить. Прошлый опыт подсказывал, что за их перепиской внимательно следят. Сам же Михаил, казалось, об этом не думал. Он так истосковался по семье… Забыв об осторожности, писал, что хочет лишь одного: чтобы эта «отвратительная и ужасная война окончилась в нашу пользу с тем, чтобы я смог вернуться к тебе и никогда не расставаться…» Скучал он и по маленькому сыну. В одном из писем напомнил Наташе о ее давнишней мечте – рождении голубоглазой дочери. И с горечью добавил: вряд ли у них будет еще один ребенок…
И еще одно горькое чувство не давало ему покоя – ревность… Дома, в Гатчине, мысли о великом князе Дмитрии отошли на задний план, но здесь, на фронте, они то и дело возвращались. Сердце подсказывало, что все не такто просто. И опасения Михаила не были беспочвенными. В Москве Дмитрий открыто сказал Наташе о своей любви. Она поняла, что дело принимает опасный оборот. И решила: Михаил об этом признании знать не должен.
В Москву Наташа выехала 21 января 1915 года из-за трагических обстоятельств – от воспаления легких скончалась ее любимая сестра Ольга. Остановилась убитая горем женщина в гостинице «Националь». Туда приходили многие старые друзья – чтобы сказать слова сочувствия. В те дни эта поддержка ей была просто необходима.
Дмитрий тоже приехал в Москву, и в один из вечеров пришел к Наташе. Она, печальная, заплаканная, сидела за письменным столом. Он хотел утешить ее, сказать какие-то добрые слова, но… вместо этого признался в безумной, поглотившей его целиком, любви. В первую минуту Наташа испугалась. Что делать? Он ей нравился, и с презрением оттолкнуть Дмитрия она не могла. Но и надежду ему дать невозможно. Нужно как-то выйти из этого сложного положения. Не унизить молодого человека, и, что самое главное, не предать Михаила.
С трудом, но все же она нашла нужные слова. Помогли такт и жизненный опыт – ведь она старше Дмитрия на одиннадцать лет. Попросила проводить ее к старшей сестре Вере, и там – тихо, спокойно, закончился этот вечер, который начинался совершенно необычно.
Наташа решила серьезно поговорить с Дмитрием, объяснить ему, что встречаться им больше нельзя. Но он заговорил первым: объявил ей, что возвращается на фронт. Она знала: Дмитрий серьезно болен, у него туберкулез. Сам он отшучивался, не придавал, казалось, этому значения. Но онато слышала, как сильно он кашляет, и видела пятна крови на носовом платке. Тут явно не до смеха…
С тяжелым сердцем она села за письмо мужу. Сообщила, что дважды виделась с Дмитрием в Москве, и ласково назвала его «ландышем». Но ни словом не обмолвилась о встрече в гостинице, и о его признании в любви. Однако это не рассеяло страхов Михаила, и он продолжал ревновать. Чувство глубокой печали усиливало то обстоятельство, что они с Наташей оказались в вынужденной разлуке. А Дмитрий… что ж, великого князя Дмитрия Павловича он теперь называл не иначе, как «господин ландыш». Иногда даже ловил себя на мысли, что произносит эти слова сквозь зубы, отнюдь не по-родственному.
Наташа хотела ехать прямо из Москвы во Львов, чтобы встретиться с Михаилом хотя бы на несколько дней. Но 3 февраля он написал, что ситуация обострилась, и он не знает, сможет ли освободиться даже на короткий срок. Бои не прекращались с тех самых пор, как он три недели назад вернулся в дивизию. По признанию самого Михаила Александровича, это был ужас, который трудно описать словами. И тут же, спохватившись, что может напугать любимую, постарался уверить ее в том, что для него лично опасности нет никакой. Но все это было далеко от действительности. Великий князь постоянно рисковал собственной жизнью. Стараясь поднять боевой дух подчиненных, он то и дело находился на передовой, под обстрелом противника. По его собственному признанию, лишь один полк «потерял 300 солдат». Конечно, командир дивизии знал: сам он может погибнуть в любую минуту. Но чувство долга русского генерала было сильнее страха за свою жизнь.
Наташа абсолютно не верила его «правдивым письмам». Ведь даже курьер, привозивший их, признавался, что великий князь почти все время находился «под огнем». И сколько бы Михаил ни уверял ее в обратном, молодая женщина не находила себе места от гнетущей душу тревоги за его жизнь.
Муж же продолжал настаивать, что опасности нет никакой, и он всего лишь… скучает на фронте. Для большей убедительности Михаил просил Наташу выполнить два его пожелания: прислать несколько «пикантных книг» и ее фотографию в вечернем платье с… большим декольте. Для этого ей, мол, надо специально съездить в Петроград и сходить в фотоателье Боассонас и Эглер. В ответ на первое его пожелание она с неодобрением заметила, что даже не представляет, какие «пикантные книги» можно послать на фронт. А второе попросту проигнорировала. Стоит ли обращать внимание на подобные прихоти?
Но Михаил не принял ее молчаливого отказа, и продолжал настаивать: он хочет получить фотографию Наташи – именно такую, как просит. В июне он опять напомнил жене: ему нужен ее снимок, и непременно – с большим декольте. И так – почти целый год. Наташино нежелание фотографироваться, будучи полуодетой, легко понять: она очень любила мужа, но… всему есть предел. «Пикантные книги» – одно дело, а такого же рода фотографии – совсем другое.
Впрочем, позволим себе усомниться в том, что он действительно читал такие уж легкомысленные книги. Как следует из дальнейших писем Михаила Александровича, он все-таки отдавал предпочтение серьезной литературе: роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», «Историю Французской революции», биографию Робеспьера
[128] вряд ли кто-нибудь осмелится назвать «пикантной» литературой.
