Желание Николая II возглавить армию вспыхнуло с новой силой. 16 июля он сказал наставнику цесаревича Алексея Пьеру Жильяру
[135]:
– Вы не поверите, как тягостно мне быть далеко от фронта. Кажется, что здесь истощается энергия и ослабляется решительность… а на фронте люди сражаются и погибают за Отечество.
Император еще по одной причине стремился в армию – из-за личной неприязни Александры Федоровны к великому князю Николаю Николаевичу (Младшему). Императрица никогда не жаловала вспыльчивого, многоопытного старого солдата, который возвышался над ее невысоким супругом. Не могла она простить ему и мелодраматический порыв застрелиться в присутствии государя и министра С. Ю. Витте, что заставило Николая II подписать манифест 17 октября 1905 года, создавший Думу. А на фронте героическую славу «Николаше» приносил его боевой дух. Доходили до императрицы и коробившие ее слухи, что великий князь не пресекает среди друзей разговоры о том, что однажды он будет коронован на царство как Николай III.
Пока русская армия наступала, приказы великого князя повсеместно исполнялись. Но как только началось отступление, его положение усугубилось. И хотя император не разделял крайних взглядов своей супруги на великого князя Николая, его стремление командовать армией становилось все более определенным. Он считал, его долг – быть вместе с армией и народом в годину испытаний, объединить гражданскую и военную власть и принять всю тяжесть ответственности за судьбу России лично на себя. А в тот день, когда пала Варшава, он потерял присущее ему самообладание, и, ударив кулаком по столу, воскликнул:
– Так не может продолжаться! Я не могу сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромляют армию!
Решение государя взять на себя Верховное командование ошеломило членов кабинета министров. Последние небезосновательно считали, что правительственный аппарат будет дезорганизован, если император станет все время проводить в Ставке, за многие сотни верст от столицы. Николая Александровича пытались убедить, что задуманное им объединение власти приведет лишь к концентрации всей ответственности за военные поражения и политические беспорядки именно на нем. Император внимательно выслушал всех министров, затем поблагодарил их и спокойно сказал: «Господа! Моя воля непреклонна. Я уезжаю в Ставку через два дня».
В письме великому князю Николаю Николаевичу император сообщал: «Сейчас, когда враг проник глубоко в страну, которую Бог вручил мне, мой долг перед ней заключается в том, чтобы я принял на себя Верховное командование вооруженными силами, нес тяжесть и труд войны с моей армией и помог ей защитить русскую землю от вторжения врага…
Я… утверждаю Вас своим заместителем на Кавказе и командующим доблестной армией, действующей в этом районе».
Когда министр Поливанов вручил письмо императора великому князю, Николай Николаевич сказал с облегчением:
– Слава Богу. Государь избавил меня от задачи, которая меня просто измотала.
Офицеры и солдаты русской армии с грустью провожали опытного полководца и стратега. А вот в будуаре императрицы, в Царском Селе, его смещение с должности Главнокомандующего было воспринято как личная победа. Уезжая в Ставку, Николай II увозил с собой письмо Александры Федоровны, в котором были такие слова: «…Ты выиграешь эту великую битву для своей страны и Трона – один, храбро и решительно…» Только могло ли так произойти на самом деле? Ведь у нового Главнокомандующего – мизерный воинский опыт, который он приобрел очень давно – четверть века назад…
У людей здравомыслящих невольно возникал вопрос: если Николай II будет все время находиться в Ставке, то кто же займется государственными делами в столице? Человек, который мало разбирался в делах военных, поручил решение политических вопросов тому, кто ничего в них не смыслил. Одним словом, своей жене.
Официально нигде не объявлялось, что Александра Федоровна стала регентом. Но фактически именно так и произошло. И должно было пройти некоторое время, прежде чем общество осознало: отныне Россией правит деспотичная, неуравновешенная и истеричная женщина, которая по воле судьбы стала последней русской императрицей. А за ней, оставаясь пока в тени, «вознося день и ночь свои молитвы», возвышалась фигура «старца» – Григория Распутина. Вместе они внесли несомненную лепту в гибель Российской империи.
Власть Распутина над императорским семейством становилась все больше и больше в последние десять лет. Зачастую лишь он один мог помочь маленькому цесаревичу Алексею. Особенно явно это проявилось в 1912 году, в Спале, когда мальчик поскользнулся и упал в лодке, после чего у него началось серьезное кровоизлияние в бедре и паху. Именно Распутин, как считала императрица, тогда спас ее сына, поэтому она считала сибирского «старца» посланцем Бога, и верила ему безгранично.
Но Распутин стал не первым «Божьим» человеком, имевшим огромное влияние в Царском Селе. В 1900 году, когда Александра страстно желала подарить мужу наследника, ее внимание обратили на одного французского мистика и «врачевателя душ» по имени Филипп Вашо. Он начинал карьеру помощником мясника в Лионе, но жизнь целителя показалась ему более привлекательной. Ходили слухи, что он даже мог определять пол ребенка в утробе матери. Но все это не впечатлило французскую полицию – ведь у «доктора Филиппа», как он сам себя называл, отнюдь не было диплома врача. В 1901 году Николай и Александра прибыли с официальным визитом во Францию, и впервые встретились там с Вашо. Этот низкорослый человек с высоким лбом и проницательным взглядом так пришелся им по душе, что они взяли его с собой, в Россию.
«Доктор Филипп» обнадежил Александру, что у нее родится в ближайшем будущем долгожданный сын. Однако пророчество его все не сбывалось, и вера в способности Вашо постепенно сошла на «нет». Александра решила отослать его домой, щедро при этом вознаградив. Прежде, чем уехать, он сказал императрице: «Когда-нибудь у Вас появится друг вроде меня, который будет говорить с вами о Боге». И вот тут-то француз оказался прав. Его место занял Григорий Распутин.
Многих людей поражали его глаза. Их странную силу, некий магнетизм, замечали как враги, так и друзья. Фрейлина императрицы Анна Вырубова, обожавшая «старца», писала, что «у него было бледное лицо, длинные волосы, запущенная борода и весьма необычные глаза – большие, светлые, сверкающие». Французский посол Морис Палеолог, считавший Распутина политическим феноменом, создавая его портрет, тоже основное внимание уделил глазам: «Полное отражение его личности… казалось сконцентрированным в его глазах. Они были светло-голубыми, исключительной яркости, глубокими и притягательными. Его пристальный взгляд был в одно и то же время пронизывающим и ласкающим, наивным и хитрым, отстраненным и внимательным. Когда он произносил страстную речь, его зрачки, казалось, излучали магнетизм…» В дальнейшем французский посол замечал, что Александра Федоровна полностью находится под его влиянием.
